Морпех. Зеленая молния - [12]

Далее. Русский князь с боярами, холопами и, как мне кажется, с нехилой дружиной, путешествует в сторону испанских колоний. Судя по замеченным мной вчера бердышам и длинноствольным ружьям, это стрельцы. Как они здесь очутились? Зачем? Почему? Русские поселения появились гораздо позже, и то в Северной Америке, на Аляске. Ниже экватора никаких русских, тем более бояр со стрельцами, не было, и присутствие их здесь и сейчас – нонсенс. По ним я время точно не определю: появились при Иване Четвёртом, а извёл их Пётр Первый, как и боярское сословие. Шестнадцатый тире семнадцатый века. Опять нерешаемая задача. Инфа, нужна инфа! А её пока очень мало.

А вокруг расстилался океан. Его длинные пологие волны несли на своих спинах утлый кораблик. Распустив паруса, он, то взлетая на их вершины, то соскальзывая с них, мчался всё вперёд и вперёд. Он-то знал, куда путь держит, а я ещё нет. Солнце уже полностью вышло из-за горизонта, и его свет окрасил паруса в розовые тона. Корабль и его население занимались своими делами, а я наблюдал. На палубе, тут и там, даже на небольших пушках, сидели матросы и, споро орудуя иголками, чинили штаны и рубашки. Ни парусами, ни такелажем, ни приборкой никто из них не занимался. «Не корабль, а портняжная мастерская», – подумал я и недоумённо посмотрел на капитана. Тот уже закончил разговор с князем и тряпочкой протирал линзы большой подзорной трубы. Заметив мой взгляд, улыбнулся и произнёс:

– Канатное воскресенье. В середине недели, по средам, матросам по традиции выделяется день на починку одежды. О том, что сегодня – день починки, я им объявил с утра. Полдня, до обеда, матросы будут чинить одежду и бельё, гамаки, стирать и стричься. От обычной работы они сегодня освобождаются, кроме вахтенных. Конечно, потом матросы отработают свой «выходной» в субботу. Но это будет потом. А пока каждый занимается, чем хочет. Кто спит, кто в кости играет. Ты, кабальеро, забыл, видимо, что уже спрашивал об этом в начале нашего плавания.

«Парко-хозяйственный день, как в армии», – вспомнил былое, а капитану ответил:

– Да-да, спрашивал, но запамятовал после удара небесного, спасибо!

В глазах капитана мелькнуло понимание и некоторая толика удивления, а вот князь смотрел на меня очень внимательно. Взгляд – тревожно-удивлённый.

«Блин, пропёрся!» – мелькнула мысль. – «Тихо, без паники», – тут же осадил себя. – «Кошу под контуженного, и всё! Их бин больной!»

Отошёл в сторонку, якобы заинтересовавшись работой рулевых, а сам задумался над новой информацией: я понял всё, что сказал капитан, хотя говорил он по-испански. Я что, испанский знаю? Откуда? За месяц, что бывший владелец моего нынешнего тела «со товарищи» находился на этом корабле, если верить словам Пантелеймона, так выучить язык невозможно. Что это, мною приобретённая благодаря переносу способность к языкам? Или Илья-боярин, спаси, Господи, душу его, изначально знал испанский? А где и когда он мог выучить этот не самый лёгкий язык? Как минимум, для этого надо было бы год с испанцами общаться. Где? Когда? Опять непонятки! А если язык – достояние боярина, то, возможно, должна проявиться и мышечная память. Я про владение оружием. Вспомнит тело, как это делать надо – отлично! А нет, то меня, как неумеху, быстро разоблачат, и что будет тогда – страшно подумать. Помахать саблей, чтоб продлить жизнь, не получится. Только ножом, этим оружием я владею. Как и сапёрной лопаткой, и автоматом с пристёгнутым штыком. Но «калашей» здесь нет. Зато у моих возможных оппонентов есть бердыши и пищали с пистолетами. Господи, коль ты меня однажды уже с того света вытащил, так помоги избежать туда попадания ещё хотя бы разок!

Капитан, в полголоса отдав какое-то распоряжение рулевым, быстро спустился на палубу и исчез за дверью, ведущей внутрь надстройки.

– Пошли, боярин, капитан на завтрак приглашает.

Князь, до того стоявший в сторонке, подошёл, похлопал меня по плечу и стал спускаться по трапу. Я последовал за ним, невольно любуясь, как легко и ловко движется по постоянно качающейся палубе этот далеко не молодой уже человек. Кряжистая фигура одета в почти такую же ферязь, что и моя, только оливкового цвета и богаче украшенную. Из-под неё видна фиолетовая шёлковая рубаха. В цвет рубахе суконные штаны, заправленные в синие кожаные сапоги до колен без украшений. На поясе тот же набор предметов: в богатых ножнах сабля с украшенной самоцветами рукоятью, рядом – большой нож-косарь, справа – расшитая цветными шнурами сумка, чехольчики с небольшим ножиком и ложкой. Веяло от князя и силой тела, и силой воли, а в глазах – мудрость много повидавшего и пережившего человека. Воина, организатора и руководителя. И моего наиболее вероятного разоблачителя.

«Не смогу я его обмануть, не тот уровень», – подумал я и сбежал по трапу. Вслед за князем прошёл по палубе и шагнул в дверь рядом с дверью в нашу каюту.

Капитанские апартаменты представляли собой совсем не то, что описывали в книжках, читанных мною в детстве. Не очень просторное помещение, немногим более того, что занимали мы. Слева от входа располагалась заправленная кровать, в изголовье которой на стене висело католическое распятие. Дальше стоял секретер с какими-то бумагами, книгами, песочными часами и ещё с чем-то, не разглядел. У правой стены так же стояла кровать, шкаф, видимо платяной. Особого богатства в убранстве каюты я не заметил, как и персидского ковра на полу – обязательного атрибута каюты капитана в тех же книжках. Или хозяин корабля жмот, или с деньгами у него туговато. Или книжки врут. Прямо по центру каюты расположился стол, сервированный для завтрака металлической посудой. Вокруг него стояли восемь кресел. Но главным атрибутом каюты была пушка, смотревшая жерлом в сторону большого кормового окна, сейчас закрытого. Серьёзно!