Морозный ветер атаки - [10]

Про Лиду Разину сведений не было. Судьба разбросала их – он вышел к своим, а Лида осталась в партизанском отряде полковника Моисеевского. Поначалу приходили весточки – жива твоя «любовь до гроба», врачует подстреленных партизан. Потом ручеек иссяк, и это неудивительно. База Моисеевского находилась под Вязьмой, в глубоком немецком тылу. Связь поддерживалась эпизодически. Отряд набирал силу, получал подкрепление – сбегали военнослужащие из немецкого плена, прорывались красноармейцы из окружения, мирные жители брали оружие и присоединялись к партизанам. Отряд Моисеевского превратился в силу, с которой приходилось считаться. Немцы устраивали облавы, стягивали полицию, карательные части, но партизаны держались. В случае явной угрозы меняли дислокацию. Про Лиду известий не было. Писать ей было некуда. Глеб терзался, не зная, жива ли она.

Он еще хромал. Нога заживала медленно. Майор Рясников выдал предписание: явиться в Москву по такому-то адресу в Сталинском районе столицы, там он получит новое назначение. Несколько дней в бездействии – глядишь, и нога подживет.

Очень хотелось увидеть Москву – и Глеб ее увидел. От увиденного защемило в груди. Паники в городе не было, каждый житель знал свое место и верил в лучшее. Подступы к городу ощетинились оборонительными сооружениями. На улицах – противотанковые ежи, пулеметные и зенитные гнезда из мешков с песком. Работали заводы, фабрики, государственные учреждения – правда, не все. Об эвакуации советских и партийных структур даже не было речи. Ставка Верховного главнокомандования работала в Москве – а не где-нибудь на Волге или в Сибири. Патрулей на улицах было больше, чем прохожих. На крышах дежурили служащие частей гражданской обороны. Налеты на столицу совершались часто, но ПВО работала без сбоев, лишь отдельным самолетам удавалось прорваться к городу.

Шубин бродил по мрачным холодным улицам, не узнавал столицу. Суровый город жил суровой жизнью, готовился к уличным боям. Грабителей и мародеров расстреливали на месте, без суда и следствия. И все же криминал процветал – забирался в глубокие подворотни, подъезды, канализационные шахты. Отдаляться от главных улиц было опасно. Но как тогда людям попадать в свои дома, ведь в каждом дворе милиционера не поставишь?

Он шел по улице Чернышевского (бывшей Покровке), когда услышал из подворотни сдавленный призыв о помощи. Не раздумывая, Глеб бросился в переулок, завертелся, пытаясь понять, откуда доносятся звуки, кинулся в проходной двор. И успел к раздаче, один из грабителей держал сопротивляющуюся женщину, а другой готов был всадить в нее нож. Женщина была в годах, далеко за пятьдесят, она вцепилась в свою сумочку, как в родное дитя, сопротивлялась.

Позднее выяснилось, что в ней лежало выданное накануне денежное довольствие. А дома дожидались больная мать и дочь-инвалид. Глеб выбил нож, припечатал злоумышленника затылком к стене. Второй наскакивал, у него тоже был нож. Справиться с этой шелупонью большого ума не требовалось: Шубин с легкостью выбил финку и врезал так, что у грабителя посыпались зубы. Когда на шум прибежал патруль, преступники уже корчились на земле, а Шубин поднимал на ноги плачущую женщину.

Разбирательство времени не отняло. Командира Красной армии поблагодарили за проявленную сознательность, а преступников поставили к стенке. По мнению Шубина, можно было и не мучиться, пристрелить в лежачем виде. Но соблюдался ритуал. Грабителей насилу подняли, прислонили к стене, зачитали приговор: «Согласно постановлению Совнаркома от такого-то числа… применить чрезвычайную меру социальной защиты…» Суда не требовалось, все и так понятно. Преступники выли благим матом, умоляли пощадить, истерично смеялись: «Вы что, шутите?!»

После расстрела воздух в Москве на долю процента стал чище. Женщина благодарила, звала в гости, но Шубин поспешил уйти и забыть этот эпизод как дурной сон…

После поражения под Вязьмой Московский горком начал формировать коммунистические стрелковые дивизии. В начале ноября Московскую дивизию переименовали во 2-ю Московскую стрелковую дивизию народного ополчения. Сводили воедино потрепанные части 242-й дивизии, 1-го корпуса ПВО, рабочие и истребительные батальоны. Поступали пополнения из районных военкоматов. В состав дивизии влился 472-й гаубичный артиллерийский полк. На конец октября в дивизии насчитывалось почти 19 тысяч штыков. Подавляющее большинство – комсомольцы, партийцы и кандидаты в члены партии. Почти поголовно – добровольцы.

Вооружали дивизию чем пришлось: «трехлинейками», самозарядными винтовками Токарева, пулеметами «Максим», «Браунинг», «Кольт». Имелось несколько десятков минометов. Пушки были старые, в основном французские, расточенные под советские боеприпасы. Дивизия действовала с конца октября, но в боях участия не принимала – дислоцировалась в пригородах столицы. Красноармейцы возводили оборонительные сооружения, занимались учебой. Ввиду того, что на две трети дивизия состояла из ополченцев, это лишним не было.

Командование принял генерал-майор Смирнов, бывший начальник Подольского пехотного училища. Штаб соединения разместился на Бахметьевской улице, где Шубин получил назначение в действующую часть.