Мороз-ювелир - [2]
Трое молодых учёных идут на охоту за кристаллами. Ловят их на смазанные жиром стеклянные пластинки, фотографируют под микроскопом — иначе не разглядишь. Охотничьи угодья — на крыше, а фотографируют в холодной пещере в снегу. Здесь — ледовая лаборатория. Достаточно дыхания или тепла от электрической лампочки чтобы кристаллы превратились в невесомую влагу. Но из проявителя извлекаются всё новые листки с узорами непостижимой красоты.
Какие законы, какие силы творят это множество различных орнаментов, столь тонких и столь совершенных, безукоризненно точных во всех своих пропорциях и столь хрупких?! Что ни говори: мороз — превосходный мастер, и дотошный, и с неистощимым воображением. К тому же щедр до расточительности.
Молодые исследователи увлекались, как могут увлекаться лишь охотники да коллекционеры. Они говорили о «дневном улове» фотографий. В конце концов у них скопились огромные пачки; все ювелирные мастерские мира не могли бы соперничать с этим собранием драгоценностей, хотя бы потому, что среди сотен экспонатов не было ни одного дубликата.
Есть же люди, которые, глядя на такие чудеса, способны оценивать их с точки зрения только чистой физики! Удивительно разнообразие душ человеческих! Находятся такие, что способны отрицать сказку и признают лишь сухое, конкретное исследование.
Но с рождением снежинки сказка не кончается: звёздочки, розетки, призмы, иголки и палочки — все они, коснувшись снежного покрова, исчезают. Теряют свою форму и образуют гораздо более грубые крупинки снега. Однако закон сохраняет свою силу, преобразование следует строгим правилам. Положите под микроскоп разрезанную крупинку, и вы увидите, что она сложена из кристаллов. Больших и малых, но обязательно в виде всё того же магического шестиугольника.
Вы углубляетесь в снеговой покров, наблюдаете дальнейшие стадии превращения. Крупные кристаллы вбирают в себя мелкие. Это уже не сверкающие драгоценности, но шестиугольник остаётся шестиугольником. Как бы ни возрастало давление, линии гексагона нерушимы.
Тончайшая чёткая организация как в воздушном слое свежего снега, так и в плотном, но пластичном теле фирна. Лишь в голубом льду стираются строгие очертания.
Гляциологи, вооружившись бурами, изучают эти изменения, исчисляемые годами, десятилетиями, веками.
Вечером, много дней спустя, молодой учёный Чарлз Свисинбенк из Сиама положил на мой стол ледяной керн. Он утверждал, что этот снег выпал около 1800 года! Керн был добыт с глубины ста метров в четырехсотметровой ледяной полке, на которой мы жили.
По этому случаю следовало бы подать коньяк «Наполеон». За неимением лучшего я положил кусочек льда в коктейль из водки и фруктового сока. Лёд растаял, вернувшись в своё первоначальное состояние; тихо лопались пузырьки древнего воздуха…
Итак, мой нехитрый коктейль разбавлен водой. Но одновременно в бокале передо мной завершился цикл протяжённостью в 150 лет. То, что я пил, было блестящими морозными кристалликами в воздухе той поры, когда великий император шёл через Альпы в Италию, — и эти же самые кристаллы были погребены на глубине двухсот метров 17 мая 1814 года[2].
Но что удивительного! В Гренландии я пил воду из снега, который выпал задолго до того, как Харалд Хорфагре создал единое Норвежское государство. Может быть, даже до того, как иудеи пересекли Красное море!
А кто измерит возраст снега и звёздной россыпи, непогоды и морозной мглы, укрытых на дне 5-тысячеметровой толщи материкового льда?
…Маленький человек стоит 18 мая на сугробе в Антарктике и разглядывает снежинку, принесённую ветром на его рукав. Сам царь Соломон, владелец несметных сокровищ, не имел такой драгоценности!
