Морфо Евгения - [49]

— Как же неблагодарны люди, — сказала дама, — чем бы мы ни дарили их, не желают задержаться и отдохнуть, все торопятся отплыть. Разве вы не хотите остаться и хотя бы на время стать гостями моего дома? Или навсегда. Мой дом открыт для каждого входящего.

— Нет, большое спасибо, госпожа, — ответил кок. — Я, пожалуй, пойду.

— Вряд ли у тебя это получится, — возразила она и притронулась к его плечу внезапно удлинившимся серебряным посошком. И тут же, вскрикнув странным, нечеловеческим голосом, повар превратился в огромного щетинистого хряка, во всяком случае, его голова стала мордой с мокрым рылом и огромными клыками. Лишь его беспомощные руки, прижатые к подлокотникам, оставались руками, но жесткими, как копыта, волосатыми и неловкими. Дама обошла стол и дотронулась до каждого моряка, и все они превратились в свиней разных пород: один в огромного белого вепря, другой — в коричнево-черного, третий — во французского кабана, четвертый — в голубую бедфордскую свинью. Хотя Сету тоже грозила опасность, он невольно поразился такому многообразию свиных пород. Посошок коснулся, наконец, и его — тело Сета словно пронзил электрический разряд, жгучий, как змеиный укус. Ожидая нащупать вместо лица свиное рыло, Сет поднес к лицу руку — как ни странно, в отличие от товарищей, это ему удалось. Лицо — нос, и рот, и брови — на ощупь не изменилось. Но зудела голова: на ней будто что-то шевелилось; Сет провел рукой по волосам и понял, что они стремительно — так изливается из фонтана вода — растут и, волнуясь и извиваясь, превращаются в гриву.

Увидев это, госпожа Коттитоэ Пан Демос от души рассмеялась.

— Трудно угадать, как подействует волшебство на тех, кто ест умеренно, — сказала она. — У тебя красивая шевелюра; нет клыков и щетины. Тем не менее ты должен присоединиться к нашей компании. Я назначаю тебя свинопасом — свиней я держу в каменных пещерах глубоко под дворцом, потому что им не нужен дневной свет; я покажу, где брать для них корм, как чистить загончики, и, увы, вынуждена буду жестоко тебя наказать, если ты не справишься со своими обязанностями. Ибо все мы должны трудиться ради блага семьи. Пойдем-ка со мной, голубчик.

И погнала животных — новообращенных свиней, гусей, цапель, телочку и старого козла — крупной рысью по коридорам, мелодично посмеиваясь, когда они поскальзывались на неловких копытах, и помахивая своим хорошеньким посошком, больно жалившим сквозь мех и шкуру. В подземелье было огромное множество загонов, пещер и клеток, и в них томились самые разные твари: послушные кролики, нежные, трепетные зайчики, понурые павлины с опущенными хвостами, ослики, утки и даже семейство белых мышей.

— Не стоит прислушиваться к звукам, которые они производят, — заметила госпожа Коттитоэ Пан Демос, — я тебе не советую; это жалкая смесь хрюканья, ослиного рева и гогота — лучше не обращать внимания. Увы, я должна запереть тебя с ними; можешь спать вот здесь, на свежей соломе, а вот — буханка вкуснейшего хлеба, ему лишь неделя исполнилась, и отменная ключевая вода для питья, так что не стоит жаловаться на нерадушный прием. Согласись, нет ничего полезнее доброго хлеба и чистой водицы? Время от времени я буду посылать тебе весточку с одним из домашних животных: мои гуси умеют носить корзиночки, а спаниель выдрессирован таскать в пасти письма. Можешь не беспокоиться, что и как тебе отвечать, просто делай что я велю — это закон, и любое его нарушение неминуемо влечет за собой ужаснейшие последствия. А уж какие — пусть подскажет тебе твое воображение. По-моему, хлеб и вода в темнице — отличная пища для воображения, еще под землей прорастают крошечные семена; ты сможешь вообразить любые возможные последствия, голубчик. Желаю приятных сновидений. Сказав это, она стремительно вышла из дверей подземелья: тук, тук, тук — стучали ее алмазные туфельки, и огромная шляпа покачивалась на белоснежных кудрях. Бедняга Сет остался почти в полной тьме, а со всех сторон с лохматых морд, из-под нависших свинячьих век смотрели на него печальные, получеловеческие глаза, и глаза эти блестели от слез.

Тяжело приходилось бедняге Сету в подземелье среди несчастных животных. Испытывая жалость к их незавидной участи, он делал все, чтобы облегчить им жизнь, хотя и опасался гнева феи. Он утирал им слезы и лечил болячки, менял воду, выслушивал их рыдания и вздохи; и еще горше делалось у него на душе, потому что он не понимал, о чем они ему говорят. Временами он принимался продумывать план побега. Он решил взломать ворота и хотел посвятить в этот план королевского спаниеля. Однажды он заговорил с собачкой:

— Ты тоже, наверное, заколдованный человек и, судя по тому, как лоснится твоя шерсть и светятся глаза, несомненно, был очень красив. Пожалуйста, кивни, если ты готов помочь мне спастись из неволи; хотя участь твоя легче моей, она и тебе должна быть нестерпима.

Но собачка лишь затряслась всем телом; ее шерсть встала дыбом, и она заскулила, прося открыть ворота и выпустить ее в коридор. Когда он приблизился, собака зарычала, продолжая дрожать, и цапнула его за руку.

После такой неудачи Сет вернулся в свой угол, уселся на солому и горько заплакал. Слезы его становились все крупнее и текли все быстрее, смачивая пыль под ногами и черными струйками скатываясь в углы. Вдруг ему показалось, будто кто-то, словно захлебываясь и пуская пузыри, кричит скрипучим голоском: