Мораль святого Игнатия - [59]

Впрочем, отец Гораций понял, что слова эти были сказаны ректором вовсе и не для мадам.

Жасинт де Кандаль был иезуитом.

История эта не то, чтобы наделала много шума в коллеги, скорее она, подобно камню, упавшему в пруд, вызвала на водной поверхности ряд волн, постепенно утихших. Первым следствием стала непродолжительная болезнь отца Даниэля Дюрана. Ему казалось, что все это разбирательство, хоть и унизило и обидело его, но не настолько, чтобы думать о нем всерьёз. По возвращении Горация де Шалона, рассказавшего об отъезде Эмиля, причём Гораций сделал вид, что не заметил опухшего лица друга, они некоторое время обсуждали случившееся, но предполагать можно было что угодно, однако, ничего разумного никто из них сказать не мог. Наутро следующего дня Дюран почувствовал боль за грудиной, слабость и головокружение, и отец Гораций отвёл его в лазарет коллегии. Даниэль никогда не болел, и любое физическое недомогание могло быть спровоцировано только душевным волнением, Гораций же, наоборот, мог свалиться только тогда, когда отказывали телесные силы.

Сейчас, хотя сам Даниэль считал, что просто перенервничал, отец Эрминий продержал его в лазарете три дня, пичкал лекарствами, пока ему не полегчало. Даниэль старался не думать о Гаттино, ибо любой помысел об Эмиле приводил к сердечному спазму. При этом болезнь Дюрана окончательно прорвала плотину мальчишеской независимости и сдержанности. К нему буквально льнули. Особенно Филипп д'Этранж. Сам Дюран давно заметил, что мальчонка удивительно сентиментален и сострадателен. Сейчас, сильно преувеличив опасность болезни отца Даниэля, Филипп то и дело забегал к педагогу, приносил лакомства с кухни, из библиотеки — книги, бегал с мелкими поручениями. Но так или иначе сочувствие выражали все: Дюпон принес на дегустацию свой новый соус к тушёной свинине, и вправду, надо сказать, божественный, Потье отвлекал его от грустных мыслей игрой на скрипке, Дамьен де Моро читал вслух, и даже Лоран де Венсан обратился с пожеланием быстрей поправляться. С баночкой мёда, присланной из Марсельского предместья, зашёл и отец Аврелий. Он тоже пребывал в недоумении. Кто мог выдумать подобный вздор?

О происшествии судачили тихо. Дамьен де Моро, успевший привязаться к Котёнку, назвал всё происшедшее подлостью, Потье и д'Этранж все ещё раздумывали над новыми знаниями, расширившими горизонты их мысли в отнюдь не благие стороны, Дюпон пожимал плечами и недоумевал, кому и зачем это было надо? Лоран де Венсан полагал, что это какая-то ошибка.

Едва отец Дюран поправился, педагоги были вызваны к отцу ректору. Жасинт де Кандаль был сдержан и спокоен. Он объяснил, что произошедшее, по его мнению, инспирировано их конкурентами. И в колледже у чертовых гугенотов, и в муниципальной гимназии, и в частной школе господина Жана-Клода Арваля — все спят и видят подложить им свинью и дискредитировать лучшее учебное заведение города. Развернутая антиизуитская компания в стране сама по себе идиотична, но в данном случае речь идет о выживании. Глупо думать, что негодяи этим ограничатся. Но удался один трюк — придумают другой. Всем необходимо сплотиться и быть начеку.

Никто не возразил ректору. Все думали также.

Глава 2. События развиваются

Глава, в которой выясняется, что малыш Эмиль, прекрасно поняв отца ректора, проявил себя истинным сыном отцов-иезуитов.

Для Эмиля де Галлена настали страшные дни беспросветного горя. Он часами сидел у себя в комнате, не выходя в залы, молчал и ничего не делал. У него полностью пропал аппетит, и если матери удавалось заставить его поесть — тут же начиналась рвота. Он побледнел и так страшно осунулся, что мать запаниковала. Трое врачей были вызваны для консилиума, но к общему мнению они не пришли. К ночи после их ухода у мальчика начался жар. Он слёг. Мадам де Галлен металась по комнатам в истерике, рыдая и стеная.

Малыш умирал.

Был вызван прославленный Эммеран Дешан, врач, обожествляемый пациентами и хулимый коллегами-врачами. Оживший Гиппократ или жулик от медицины — между этими двумя крайностями, как маятник, качалось мнение обывателей Безансона. Мадам де Галлен придерживалась первого суждения. Сама не зная зачем, несчастная женщина вызвала и Жофрея де Миреля. Появившийся врач бросил на больного мимолётный взгляд, прощупал пульс и вышел к матери, потребовав детального отчёта о том, что предшествовало болезни. Будучи светским коадъютором, членом того же ордена, что и отец Кандаль, при этом — приятелем, точнее — сотрапезником и собутыльником последнего, мсье доктор кое-что уже слышал и умел выводить следствия из причин.

Женщина сбивчиво рассказала, что не так давно, к несчастью, стала жертвой навета — ей рассказали, что в той коллегии, где учится сын, его растлили. Она была в ужасе, потребовала адвоката, спешно направилась в коллегию. Но расследование ничего не подтвердило. Она… забрала ребенка. И вот — малыш перестал есть, заболел…

Мадам де Галлен разрыдалась.

Всю эту историю мсье Эммеран Дешан прекрасно знал от своего дружка — ректора коллегии, обвинявшего треклятых гугенотов в попытке подложить им свинью. Знал и пространные комментарии Жасинта по этому поводу, Тем не менее, с недоумением вопросил — зачем же было забирать ребенка, если стало ясно, что её просто обманули? Мадам де Галлен продолжала рыдать, врачу ответил адвокат. Мадам де Галлен не может раскрыть имя осведомителя, а ректор, мсье Жасинт де Кандаль, пошёл на принцип, пояснил он.