Мораль святого Игнатия - [24]

Д'Этранж поморщился.

— Брось, ты абсолютно нормален, это просто страхи. Но я уверен, если все продумать… Ты мог бы написать…

— Глупости всё, — перебил его Гастон, — такое никогда не продумаешь. Нельзя… σκότος ἀμπίσχων… - Он мрачно уставился на пустую стену. — Наш Дюран сказал, что всё промыслительно. Хотел бы я понять, в чём промыслительность всего этого. — Потье с омерзением выделил два последние слова и умолк. Помолчав несколько минут, снова заговорил. — Я не пойму, он бесится, что ты графский сынок и его тешит вытирать об тебя ноги, или все из-за отца?

— И то, и другое, — зло бросил Дофин.

— О, Мадонна, где твоя справедливость? Я завидую Котёнку — для него мир прекрасен. Но эти вздорные мысли ты оставь, Дофин, забудь, я тебе говорю. Это — самоубийственно. — Потье поймал тяжелый взгляд д'Этранжа. — Прекрати, говорю. Я на это не пойду. Я не выдержу этого первый. И ты не сможешь. Мы бессильны. Будь, что будет. Господь управит… я верю.

— Нет. Если он не шутит и они у него… А где еще? Он ведь цитировал оттуда!

— Он мог и дома… в любом случае, он не сможет их использовать.

— Сможет. Подонок все сможет!! — Филипп был на грани истерики, — Господи, будь я проклят, если сам хотя бы раз в жизни поступлю так неосмотрительно. Но я все равно вгоню кол в этого мерзавца, осиновый кол…

— Перестань, — Потье опустил плечи и сжался на стуле. Вид у него был совсем больной.

Филипп неожиданно умолк, заметив состояние Гастона, потом улыбнулся.

— Ладно, к черту всё. Продиктуй мне эту белиберду, да пошли на пруд. Там поймаю чёрную жабу, окрещу её Венсаном и отрежу ей голову. Может, мне полегчает.

— Ты не сможешь… — уверенно покачал головой Гамлет.

— Я не смогу убить его?

— Ты не сможешь убить даже жабу.

Филипп горестно вздохнул и повесил голову.

— Наверное… Ладно. Диктуй.

Потье отвалился на стуле и, не глядя в конспект, плавно начал диктовать дружку-шалопаю греческий текст.

— Начни с третьего абзаца:ἀμείψεται φόνον φόνος — πολλοῖσι κέρδη πονηρὰ ζημίαν ἠμείψατο…

…Нельзя сказать, чтобы отец де Шалон обиделся на то, что предмет его преподавания был назван белибердой. Иногда он сам позволял себе высказываться на этот счёт и порезче. Равно он нисколько не сожалел о задуманном шаге, и если о чём и сокрушался, то лишь о том, что со своего наблюдательного поста не смог увидеть лицо Гастона Потье, напугавшее Лорана де Венсана перед тем, как тот выскочил в коридор. Это позволило бы понять куда больше. Гораций описал сцену и разговор приятелей отцу Дюрану. Присовокупил и свои наблюдения.

Отец Даниэль задумался.

— Явное впечатление, что оба… да нет, не оба… добавь де Моро и Дюпона, это четверо, по моему ощущению, все зависимы от этого сопляка. В таких случаях первая мысль, разумеется, будет о шантаже, но чем щенок может шантажировать сынка префекта? На чём можно, кроме юношеского греха, поймать детей?

— Им по шестнадцать. Это уже не дети, и их жизнь сложнее, чем может показаться. Есть нечто, откуда «он что-то цитировал». Что это? Дофин сказал «они у него»…

— Согласен, но шантаж? Почему молчит Дамьен? Чего боится? Что задумал д'Этранж и от чего его отговаривал Потье? Заметь, он не вступился тогда — в истории с ботинками — за Филиппа, однако, на их отношениях это не сказалось. Почему? Значит, Дофин знает, что Потье не мог вмешаться. Почему? Кстати, то, что ты услышал, подтверждает правоту Аврелия. В речах Потье — ничего психопатичного и, похоже, он просто играет ненормального. Но зачем, Господи?

Гораций покачал головой.

— В Потье странный надлом — и это не игра. Он боится чего-то — и страх непоказной. При этом Гастон совсем не по-детски понимает степень своей духовной выносливости и предел своих возможностей. Это не смирение, это — уныние. Почти отчаяние.

— В любом случае надо выяснить, что подчиняет их нашему калибану. Мы ничего не получили в четырех случаях, но…

Гораций, не дослушав, кивнул.

— Да, Дюпон. Я и сам подумал. Раз он сам заговорил о нём… Надо понять. Их также разумнее свести вдвоём — де Венсана и Дюпона.

Дюран кивнул, потом задумчиво спросил — и не столько друга, сколько самого себя:

— Что может заставить мальчугана шестнадцати лет усомниться в божественном Провидении? При чём тут Бисетр и Сальпетриер — сумасшедшие дома? Что может заставить Филиппа увлекаться демонологией? «Окрестить чёрную жабу Венсаном….» Это оттуда. Пугает меня всё это, — бросил Даниэль задумчиво.

В итоге план организации личной встречи Лорана и Мишеля снова взял на себя Гораций, который всегда предпочитал не упрощать сложного, но и не усложнять простого. Следующий день был вакационным. Занимались только два часа до обеда. В свободное время ученики развлекались играми и рыцарскими упражнениями — соревнуясь в фехтовании и езде верхом. Дюпона загнать туда было невозможно. Он либо пойдет на бильярд, либо будет возиться с отцом Илларием на кухне. Это не устраивало отца Горация де Шалона. Поэтому ещё накануне он распорядился, чтобы Мишель был назначен дежурным в библиотеке.

Дюпона это не расстроило — в библиотеке были интересные книги и удобный, обитый мягким плюшем диван, установленный отцом-библиотекарем под внушительной надписью: «Hic mortui vivunt, his muti loquintur»14 Юноша предусмотрительно запасся пакетом с пирожными «ганаш», которыми щедро снабдил его отец повар, и сразу после обеда приступил к дежурству, взяв с полки том — «Physiologie du Gout, ou Meditations de Gastronomie Transcendante», «Физиологии Вкуса, или Размышлений трансцендентной Гастрономии…» великого Жана Ансельма Брийя-Саварена, которую не без оснований называли «гастрономической библией», методично поглощая одно пирожное за другим и глотая страницы. Его не отвлекали ни снующие по полу мыши, ни охотящийся на них толстый коллегиальный кот Амадеус, специально выпущенный на охоту в этот час — Гораций де Шалон счёл, что их возня поможет ему скрыть своё присутствие.