Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - [76]

Суки к перспективе соединения мастей относились с надеждой: они, как ни говори, понимали свою второсортность в уголовной жизни. В результате слияния мастей они могли бы почувствовать себя реабилитированными и стать снова полноправными сволочами, равными среди равных, и избавились бы от страха: угроза расправы всегда висела над ними, где бы они не были. Воры действительно представляли стихийно сложившуюся организацию, распространенную всюду в государстве, и иногда, бывало, безграмотно написанная на Дальнем Востоке ксива убивала, сколько бы не минуло времени со дня ее сочинения – приговора сходки, – человека, где бы он не находился. Сукам же самим наплевать на любые законы, потому их не волновало, каким они будут гибридом. Какие, собственно, должны быть законы у тех, чья природа – их нарушать? Какая честность у людей бесчестных?

Суки правы. Ну, не станет воровского закона – не будет также и воров? Куда же они денутся? Станут сразу честными людьми? Как фраера? А эти-то, фраера, честные ли на самом деле? Если да, то потому, что не способны быть нечестными? Значит, честные из-под палки?

По высказываниям покойного воровского мыслителя, Чистодела, честно живут только те, кому не из чего выбирать, когда стащить просто неоткуда.

5

Они встретились опять там же – в транзитных бараках. Отсюда их отправили в знакомом вагон-заке туда, откуда уходили «в крытую» – на Девятый спец. Бежали «на рывок», когда, сопровождаемые конвоем из самоохранников, следовали от вагон-зака тайгой к Девятке. Автоматные очереди раздались с опозданием. Решились на рывок как-то спонтанно, из-за того что пришедший на полустанок конвой, их встречающий, оказался без собаки. Когда началось болото, они поняли не сразу – лес как лес… Местами скользкие лужицы вскоре обернулись вязкой топью. Они выбежали на поляну, похожую на луг. Здесь Враль внезапно провалился. В будущем он напишет, будто спасся благодаря камню и ветке ольшанника… И никому даже в голову не приходило, что на поляне нет кустов, а в болоте – плавающих камней, способных удержать тяжесть человека.

Вытащил друга из трясины Скиталец. Но описывать подробности всего здесь приключенного излишне, потому что в мире уже много описаний всевозможных побегов. Единственно стоит сказать, что настигли их, когда они форсировали реку Пойму, когда Вралю в ногу угодила пуля, отрикошетившая с поверхности воды. Скит мог бы, конечно, бежать дальше, но он знал: если уйдет, Враля пристрелят, чтобы не мешал собаководам гнаться дальше за ним. Так в тайге везде делалось: когда беглецы разбегаются, то всех по одному и перебьют, – редко кого приводили из тайги живым. Скит помог другу встать и дохромать до берега, где их ждали двое с автоматами и собака.

– Что, бляди, пустить вас плыть по течению? – предложил один из автоматчиков вежливо. Но беглецов спасло то, что поймали их случайно собаководы не Девятки, а другой зоны, оказавшиеся недалеко. Девяткинские беглецы для этих собаководов были чужими… Чужое у них, оказывается, полагалось сохранять в целости для владельца, в данном случав оно принадлежало Бугаю.

Судили их в уже знакомом управлении, после чего они опять очутились в транзитном бараке дожидаться этапа в закрытую тюрьму.

Когда в Кировоградской тюрьме на Враля надели наручники и втолкнули в карцер, он успел лишь кивнуть Скитальцу, которого подобным же образом запихивали в другую камеру, и больше встретиться им здесь не довелось. Отсидев в порядке знакомства семь суток, Враля перевели в жилой корпус и поселили в одиночку: оказывается, какое-то роковое напутствие девяткинского кума в его деле продолжало влиять на его репутацию…

Однажды в марте ему снился вещий сон: в тюрьме гремят замки, грохочут двери, зеков из камер вызывают с вещами. Они уходят, а Враль будто находится в общей камере, и уходящие зеки оставляют ему свои недоеденные пайки хлеба. Он убирает за ними камеру, подметает… Утром же началось остервенелое перестукивание по всей тюрьме – взяв «телефон» (алюминиевую кружку), Враль приставил ее к стене (включился в «сеть»), чтобы послушать, чем вызван переполох, и удалось ему расшифровать любопытное сообщение: любимый товарищ Сталин умер. Через несколько месяцев тюрьма еще более активно перестукивалась: амнистия!

Теперь он и сам стал энергично «названивать» во все стороны и установил, что одних уже освободили, другие освобождаются, третьим сократили сроки. Что всех, кому что-то положено, водят в какой-то зал с множеством столов – на них «личные дела» зеков в алфавитном порядке, и тем, кого амнистия касается, зачитывается соответствующее постановление. А касается амнистия не только тех, кто осужден по указу и по первому разу, а вообще всех уголовников. У кого же 58-я – тому ничего не положено.

И понял тут Враль значение своего сна: у него имелась 58-я статья, пункт 14 – саботаж, который ему припаяли за один из побегов.

– Но это же вранье! – заорал он во весь голос. Ведь он, когда бежал, никакого саботажа не подразумевал. Он бежал потому, что бежать было его потребностью. Вранье это! Вранье!..

Глава седьмая

1

Закончился очередной тюремный срок. Враль последовал этапом обратно в Краслаг. Здесь ему неожиданно удалось сбежать, причем на этот раз «с концами», как принято говорить среди зеков об удачном побеге. Но, как уж повелось, судьба пошутила с ним в очередной раз: он сбежал, не зная, что через пять месяцев законно освободился бы. Постановление о сокращении срока находилось в его личном деле – по какой-то случайности в Кировограде ему не дали его подписать, а не из-за статьи 58-14, которая в данном случае (в связи с побегом) не считалась политической. Ему не повезло: он сумел бежать раньше, чем успели познакомиться с его делом в спецчасти управления в Решетах, куда его возвращали. Надо же! Повезло тогда, когда не надо было, чтобы повезло…