Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - [60]

Вечерами, когда бараки еще не заперты (хотя замки для воров до фени), воры чифирят, травят баланду, кто-то на гитаре шпарит, кто-то бацает – как говорится, самодеятельность. Бывают и пельмени (с воли доставят, и водочку тоже), и песни Петьки Лещенко, Изабеллы Юрьевой, или сами воры музицируют, декламируют Есенина, романы травят – настоящие или собственного устного сочинения. И просят Враля рассказать о какой-нибудь хренологии с князьями, и тот всегда им травит. Ворам его заграничные истории нравились, его хвалили.

– Хоть не наш фраер, а жизнь понимает не хуже, чем иной вор!

Как-то его за плечо тронул Скит.

– Пошли в КВЧ, чайку заделаем. Я там живу у старика.

Они пошли в КВЧ, вслед им завистливо смотрел гигант Треска. Он понимал: этот сосунок теперь у воров на хорошем счету, но, бог даст – свинья не съест, может, настанет праздник и на его улице.

Глава третья

1

Скит рассказал Вралю, что Боксер, было дело, и ему предлагал по утрам бегать, но Скит остерегался его бесконечных любовных историй. Он многое объяснил Вралю про Девятку и воров, о порядках, но попросил уточнить, почему его зовут Враль. И тот разъяснил, что зовут его так, поскольку в детстве много врал. Скит рекомендовал быть осмотрительным, пробегая мимо окон КВЧ. Оказывается, капитан Белокуров, ночуя в зоне, ленится ночью ходить в уборную, вышвыривает в окно газетные свертки (зимою бросает в печку):

– Не поскользнись, случайно наступив!.. Между прочим, он с университетским образованием…

В конуре Скита в два квадратных метра (из нее и топилась библиотека) кроме топчана с матрацем помещались тумбочка и чурбак, сидя на котором у открытой топки, словно у камина, приятно предаваться думам. Зона в это время уже должна была спать: пробили отбой. Лишь на кухне могла продолжаться жизнь: повара крутились у огромных котлов, в разделочных помещениях подсобные рабочие из отказчиков чистили картошку, разделывали рыбу, резали капусту. Жилые же бараки с зарешеченными окнами закрывались на ночь на замки, в них полагалось предаваться сну. Но замки для воров ничего не значили. Если уж по своей специальности они проникали в чужие закрытые помещения, то из собственного выбраться им ничего не стоило: ходили и ночью из барака в барак – чифирить, играть в карты. А надзирателям не улыбалось бродить по зоне в такое время, особенно в одиночку. Смертной казни ведь не было…

Мора в библиотеке не оказалось. Скит объяснил, что он часто не ночует – коротает время где-нибудь в бараках или на кухне, если там дежурит, скажем, Ванька Быдло, с которым Мор дружит. Скит поинтересовался, где это Враль так ловко травить научился, и Враль признался, что из книг.

– У меня их здесь навалом, набирайся вранья сколько влезет, – обещал Скит, – а то некому их изучать, работяги в тайге изнуряются. Воры книгами интересуются разве что в тюрьмах. В тюрьмах даже самые неграмотные стремятся похвастаться начитанностью. Некоторые воры говорили, что читали «Капитал» Маркса, и некому было их разоблачить, доказав обратное. Странно похваляться тем, чего и знать не хочешь, чем никогда не интересовался.

Когда пришел Мор, Враль впервые поразился странной раздвоенности лица этого человека. Увидев незнакомого парня, Мор спросил:

– Ты ищешь кого-нибудь? – мгновение он изучал Враля, посмотрел мельком на Скита: – А-а!.. – и вошел в библиотеку.

Скоро оттуда послышалось неуверенное, но старательное треньканье на мандолине, кто-то пробовал вывести мотив известной воровской песенки «Гоп со смыком – это буду я!»

– Старик…– без уточнения сказал Скит, дав понять, что это Мор музицирует. – Его любимое увлечение, когда он очень старается, того и жди – кого-нибудь в зоне зарежут.

Скит признался, что из всех лагерей, которые знавал, лишь здесь он обустроился, наконец, лучшим образом: обязанности несложные, свободного времени достаточно.

– Здешняя элита – воры. После них идут придурки… Я, например, придурок. Затем работяги, затем амбалы и шестерки, затем отказчики, затем «замужние» козлихи, затем просто козлы. Собственно, последними в списке могут считаться интеллигенты, из настоящих, но они тут делятся на несколько категорий: одни – доктора наук или инженеришки – те, которые с тобой под полом ползали, отказчики. Но и придурки считают себя интеллигенцией, возьми хоть нашего медбрата, «доктора» Боксера… Еще комендант, банщики… Даже ассенизатор по кличке Кенгуру, метр с кепочкой, но с таким инструментом… говорят, женщины, увидев, падают в обморок: больше, чем у Бугая. Так этот состоит в браке с кобылой, которая его бочку тащит: распрягает, заталкивает в уборную на двенадцать мест и… Что поделаешь, не у всякого спальня из карельской березы… Но и Кенгуру – интеллигент. Разве можно его сравнить с нашим Белокуровым, путающим уборную с газетой «Правда». Дворник обзывает нас засранцами. Или этот верзила Бугаев, начальник всего и всему, трахает на письменном столе баб… Интеллигенты! Офицеры!..

Скит рассказал, что достиг сейчас в жизни вполне приличного положения (инвалидности), достиг ценой собственной жизни, являясь одним из миллионов тех, о ком говорится: «Никто не забыт и ничто не забыто». Так что не зря воевал, не зря полбашки оторвало. Рассказал и про особенности воровской зоны: