Моонзунд - [181]

– Лейт! Замок на левой тоже отказал…

Карпенко спрыгнул вниз. Старшина орал ему в ухо:

– Хана! Шестеренка подачи скапустилась. Рамы замков передернуло, замки не двигаются на осях шестерней.

– Попробуй закрыть пушки силой…

По пять человек наваливались грудью на замки, как на буксующий автомобиль, ноги людей срывались по рифленому настилу брони, искаженные в натуге лица матросов заливал серый пот.

– А хоть ты тресни, не закрыть – и все!

С кормы линкора регулярно, как метроном, стучала кормовая башня. Носовая молчала… Выбивали шестерни из механизма замков. Под градом осколков тащили их в слесарную. Там, в грохоте боя, корабельные мастера пытались выправить оси. Но брак завода мог исправить только завод. Из погребов у башни спрашивали:

– Эй, никак вы там ревете? Или убило кого?

– Хуже, – отвечали комендоры погребным.

Германская эскадра (и без того мощная) сразу обрела новую мощь. Русская эскадра (и без того слабая) еще больше ослабела.

А кто виноват? Рабочий схалтурил. Вот он и виноват.

Одна шестеренка. Одна лишь поганая шестеренка.

И цена-то ей – копейка. Но башня молчала.

– Будь ты проклят, халтурщик! Много ты заработал?

Ну, рубля три он себе сварганил. Башня плакала.

…Эта шестеренка теперь перетирала на своих изломанных зубцах судьбу линкора «Слава» и трепетные жизни 1500 человек.

* * *

С высоты фор-марса восторженно сообщал юнга Скрипов:

– Бегут! Чтоб мне отсюда сверзиться, если вру…

На одном германском дредноуте возник пожар – это видели все и не могли только понять – чья заслуга? «Славы» или «Гражданина»?

– Не выдержали немцы, – засмеялся комиссар Тупиков.

– Не выдержали этой позиции, – ответил ему Антонов, более близкий к истине.

Бежали обратно на зюйд крейсера, поторапливались эсминцы. Последние залпы германские дредноуты расходовали по батареям острова Моон.

– Все-таки победа, – сказал комиссар.

– Победа на время нашего обеда, – серьезно ответил Антонов. – Нам мешали отмели и рифы, а немцам – минные поля. Они отошли не ради тушения пожара: сейчас станут искать чистую воду…

Над мачтами «Баяна» расцвели комочки флагов:

КОМАНДА ИМЕЕТ ВРЕМЯ ОБЕДАТЬ.

– Видите? – сказал Антонов. – Как раз кстати…

Городничему позвонил с марса Витька Скрипов:

– Жертвую свою пайку в пользу прожорливых. Вниз не полезу. Страшно спускаться, да и есть не хочется. А здесь хорошо…

Первая фаза боя закончилась. Команды ели наспех, торопливо глотали из мисок борщ, делились впечатлениями, смеялись.

– А немец-то погано стрелял – мы лучше их!

Пока русские обедали, противник запустил впереди себя «искатели»: выбрасывая в море тралы, немцы искали мины. Обнаружив чистую воду, германские корабли тронулись в обход минных банок, чтобы нанести удар со стороны Эстляндского побережья.

Теперь, получив свободу маневрирования, немцы стреляли хорошо. Даже очень хорошо!

* * *

«Слава» в нетерпении боя расклепала цепи и навеки погребла свои якоря на грунте. Машины линкора стойко держали его корпус между отмелей и течений. Каперанг Антонов передвигался по рубке шажками мелкими, словно обутый в спадающие шлепанцы. Его ладони любовно обласкивали матовый никель рукоятей боевого телеграфа.

Комиссар Тупиков ясно видел, как выпирало навстречу эскадру противника, над дредноутами вскидывало плотные шапки дыма.

– Ну, отец – так и сказал: «отец», – выкручивайся!

Железные стенания брони наполняли корабль. «Неужели опять Цусима?» Но сознание беспомощности перед мощью противника не терзало людей, – даже в гибели ощутим острый привкус победы. Антонов правой рукой толкнул рукоять телеграфа вперед. Левой рукой рванул рукоять на себя. Машины линкора стали работать на «раздрай». Заворочались гигантские шатуны, толкая винты в разные стороны, отчего «Слава» развернулась на «пятке».

– Лучшего мне ничего не придумать, – сказал Антонов…

«Слава» пошла на врага кормой вперед!

Кормовая башня стала теперь носовой, а молчавшая носовая переместилась в корму. Карпенко позвонил лейтенанту Иванову:

– Ваденька, желаю хорошо отстреляться. А мы сидим, как на чемоданах. Ждем вот: может, где-либо еще понадобимся…

Приказ на башню Карпенко последовал от комиссара:

– Лейтенант, на казематы в шесть дюймов еще в начале боя подали ныряющие снаряды. Ну их к бесу! Побросайте-ка за борт.

– Да, да, голубчик, – добавил в телефон Антонов. – У этих снарядов слишком капризные взрыватели. Чихнешь не так – и лаптей не останется. Подите и выбросьте, чтобы не рисковать…

Карпенко покинул башню, велев прислуге и погребным оставаться на местах. В казематах шестидюймовых батарей раскатывались по матам чушки ныряющих. Матросы выбрасывали их через портики в море, причем некоторые снаряды, дойдя до грунта, давали взрывы за кормою линкора. Было видно, как над дредноутами противника уже развесилась пепельная гирлянда первого залпа.

– Выбросили? – спросил комиссар через трубу с мостика.

– Да, – выдохнул в амбушюр Карпенко. Теперь к амбушюру прилегло ухо лейтенанта.

– Тогда оставайтесь пока там, – донесло дыхание мостика.

Губы – в амбушюр:

– Есть!

На «Гражданине», страдая от собственной неполноценности, кажется, решили превозмочь сами себя: линкор стремится к сближению с противником, чтобы хоть разок дотянуться до него слабой своей артиллерией. По германским тральщикам и эсминцам с лихостью лупит, склоняясь к воде, флагманский «Баян». За крейсером, дерзновенны и рысисты, стреляют два миноносца – «Донской казак» и «Туркменец Ставропольский». Немцы прикрыли себя дымом. А когда дым-завеса развеялась, с птичьей высоты марса юнга Скрипов не обнаружил одного эсминца и одного тральщика противника.