Монструм - [3]

Кто знает, сколько поколений протекторов наблюдали этот вид. Сколько из них проходили по этим массивным лестницам? Многие заглядывались на настенные фрески – их трудно не заметить. Запечатленные образы и мотивы были памятны до сих пор. Протекторы никогда не участвовали в реальных битвах и столкновениях между Тьмой и Светом, что разверзлись по ту сторону небес. Человеческая война имела меньший масштаб и меньших врагов. Но память о ключевых моментах истории Вселенной и Бесконечной войны была увековечена не только на страницах книг, но и на стенах Соларума. Верховные Тьмы и Света, битвы и губительные решения. Эра Зарождения, эра Рабства, эра Странствий… Миллиарды лет хроники, или миллионы Генезисов, если говорить понятиями заоблачников. Историй, что никогда не кончаются, продолжаясь одна в другой.

Но Стефан пришел в Архив не ради них. Юноша сидел на обшарпанной лестнице, делая наброски колонн, закрученных спиралью. Стеф подозревал, что нужно было не прятаться от остальных в пустом Архиве, а сразу валить на Землю. Но он так долго шатался по заданиям и так зверски устал, что решил рискнуть и положиться на удачу.

Которая, кстати, себя не оправдала, потому как по Архиву разнесся звук быстрых шагов, после чего внизу, рядом с армиллярной сферой, возник человек. Он, точно орел, без всякого труда взглядом выцепил Стефа за толстыми перилами.

– Дерьмо… – проворчал Стефан, поняв, что тихо уползать за какой-нибудь шкаф уже бессмысленно.

– Ко мне. Живо.

Сказав это, Паскаль удалился так же стремительно, как и появился.

Прошло не меньше сорока минут, прежде чем его приказ был исполнен.

Стефан ненавидел бывать здесь – в этом нелепом большом кабинете Смотрителя, полном стекла и световых проекций. Дощатый пол был протерт до светлых пятен, на видном месте красовался обширный выжженный круг, который даже ковер был не в силах закрыть полностью (юноша понятия не имел, как возник этот круг, возгорание случилось до его появления в Соларуме). Все серое, сухое, с налетом древности и смирения с судьбой. Сейчас, когда всем управлял Скорпион, комната смотрелась по-армейски вычищенной и безликой. Даже все запахи исчезли. Раньше в углу находилась световая статуя Верховной, замерший взгляд которой сверлил голову до самого мозга. Игра в гляделки с этой грозной и тонкой женщиной всегда казалась самым веселым из происходящего в комнате. Но сейчас Верховной на своем месте не нашлось. Над постаментом кружились бледные искры. Они слегка освещали Паскаля Фавро, сидящего за своим огромным рабочим столом. На улице была ночь, лампы щедро озаряли помещение, но вот вокруг Смотрителя точно сформировалась своя локальная тень. Пока Стефан сидел и ждал, собеседник что-то бодро записывал на стеклянную поверхность энегласса. Лицо у Паскаля было напряжено, как и обычно, точно он страдал несварением или изжогой. Сразу за его спиной располагалось витражное окно – единственное, что не отталкивало Стефана в кабинете Смотрителя. Изящно сделанное, яркое, сияющее. Внутри него, вокруг звезд, по линии кружились двенадцать главных созвездий, тринадцатое – нынешний Смотритель – сдвинулось в центр.

Стеф не переставал благодарить Вселенную, что Скорпиону давалась всего неделя. Начальник из него был крайне неприятный; он вечно всех понукал, заставлял работать сверх меры, выявлял любые нарушения. И провинившиеся огребали, порой очень сильно.

Попытавшись закурить, Стеф наткнулся на первый знак внимания.

– Нет, – сухо выдал Паскаль, не отвлекаясь от писанины.

Стефан покривился, убирая пачку сигарет. Он нарочито громко вздохнул и, сидя напротив Смотрителя, закинул ноги на угол стола.

– Убери.

– Давай ты уже скажешь, чего от меня хочешь, – устало предложил Стеф. – И тогда тебе не будет видно моих грязных сапог, а мне – тебя.

Скорпион еле заметно поморщился. Шрам на левой стороне лица привычно исказился, как и всякий раз, когда Паскаль начинал выходить из себя.

– Тебя не было на поминальной службе, – строго сказал он, поднимая глаза.

Стеф развел руками, снимая со стола ноги.

– Будем честными: меня не приглашали.

– Присутствие каждого было обязательным, ты знал это.

Паскаль тяжело откинулся на спинку кресла, сцепив руки замком. Он был молод, хоть и постарше Стефа. Скорпион постоянно хмурил густые светлые брови, отчего впалые глаза, казалось, всегда находились в тени. На широком лбу уже залегли морщины. Стефан не мог не признать, что новая должность этому индюку шла – прямая осанка, уверенный вид, взгляд пронзительный и надменный, такой, словно ты ему должен все до последнего гроша. Смотритель долго оглядывал Стефа, и в этом читалась явная неприязнь, к слову, взаимная.

– Это просто дань уважения и памяти, – отмахнулся Стефан. – Настоящие похороны проходят за хрен знает сколько тысяч… миллионов миль отсюда. Это не мое дело.

– Это наше дело! – подчеркнул Паскаль. – Мы должны хранить память о ней. Это наш долг. Мы обязаны помнить все, каждое мгновение наших жизней, чтобы стать сильнее. Ты знаешь, насколько важным было это событие и что оно для нас теперь значит.

Оба, не сговариваясь, кротко глянули на место, где раньше стояла статуя Верховной. Все-таки без нее в кабинете стало мрачнее.