Монструм - [121]

Отовсюду приносило запах гари, листва деревьев тлела в огне. Я лежал в траве и не мог надышаться. В голове помутнело. Меня трясло, но я все еще был жив и даже смог уберечь Верховного от полчища дэларов. Но от всех ли?

Звезды мерцали в черном небе, и им не было счета. Столько за раз в городе не увидишь. Обидно понимать, что люди променяли эту красоту на мертвый электрический свет, будто старались как можно сильнее отгородиться от мира Эквилибриса. Но вот же он – над головой. Так близко. Об этом я думал, в бреду протягивая руку к небу. Нутро пронзила горечь. Я безудержно тосковал по тому миру, мне хотелось вознестись, вернуться туда. Вновь ощутить себя его частью. Казалось, что минули не Генезисы, нет – вечность.

Дом… Так близко, так…

Глава XXXI Переменные наших путей

Стефан снова стоял на том же месте, перед темными воротами кладбища. Позади рокотало море. Как и пару дней назад, луна и звезды казались необычайно яркими. Он чувствовал укол совести, что не смог прийти сюда в нужную дату.

Ладно, главное, он все-таки добрался.

Стефан не особо глядел по сторонам, углубившись в свои мысли. Во рту он держал незажженную сигарету. Произошедшее в Соларуме настолько отвлекло его, что он просто забыл поджечь ее.

Все теперь будет по-другому, абсолютно все.

Он встряхнулся. Нет. В этом месте никакого Света, никакой Тьмы, никаких чертовых протекторов, Соларума, никаких гребаных эквилибрумов красного спектра.

Только он и четыре могилы.

Стефан даже и не заметил, как добрался до них. Его всегда забавляло, что всю семью похоронили на католической стороне, хотя никто из ее членов никогда не испытывал любви к религии. И тем не менее вот они здесь, почти сто лет спустя. Возложенные на дорогом участке благодаря своей зажиточности. Четыре белые могилы, которые уже посерели от времени, слегка запущенные, заваленные жухлыми ноябрьскими листьями. Одна из них выглядела особо покореженной, и только лишь потому, что Стефан никогда за ней не следил. Остальные он немного облагородил манипуляциями: смел листья, убрал трещины в мраморе. Стефан встал перед ними, бесцельно глядя вперед. Не сказать, что ему было особенно грустно или тягостно. К одиночеству со временем привыкаешь. Но приходить сюда было необходимо, иначе что же он за сын?

Мать и сестра умерли в один день. Отец прожил на год дольше – сломался, не выдержав потери всей семьи.

Стефан стоял напротив них и словно бы чего-то ждал, как и во все прошлые визиты. Ждал ответа, обвинения, чего угодно, но во всем этом находил лишь себя самого.

Наконец он обратил внимание на четвертую могилу. На ней значилось имя – «Стефано Феррари». Почти в этот день в тысяча девятьсот сорок втором он умер вместе с матерью и сестрой. Ну или так всем внушили. Может, ему повезло больше, чем другим протекторам, – о многих забывали даже родные, а от него остался хотя бы надгробный камень, оправдавший его резкое исчезновение.

Обычно, стоя здесь, Стефан думал о всяком, отбросив свой цинизм и гонор. Размышлял о жизни и смерти, о своем месте в этом мире, об ошибках и несбыточных мечтах. Окружение и момент располагали. Но сегодня его волновало совсем другое. Он впервые серьезно задумался, зачем же выбросил букву «о» из своего имени. Он не особо помнил, когда же решился на это, – может, из-за отнятых десяти лет воспоминаний. Но он точно знал, что все случилось вслед за первой осознанной смертью, вскоре после его зачисления в протекторы. Тогда прежнего Стефано не стало, исчез мальчишка, который рос где-то там, за стеной, в мире живых. Он умер. И Стефану очень хотелось это подчеркнуть, хотя бы для себя самого. Он больше не был трусом, который бежит от врага, не был прилежным сыном, размазней.

Стеф всю жизнь думал, что мысленно хоронить себя прошлого – верное решение. Но вот только если убить часть себя, то погибнет и все остальное. На мертвой почве ничего не вырастет. Почему-то это начало доходить до него только сейчас. От себя никогда не убежишь, все будет возвращаться. Но отрицание и побег губительны. Это не жизнь. И никогда ею не будет. Фри правильно сказала. Нужно перестать отгонять других, жалеть обо всем.

Пора себя принять. Целиком и полностью.

Стоя в тишине, нарушаемой лишь шумом ветвей, Стефан достал из кармана заготовленную манипуляцию. Он с секунду смотрел на нее пустым взором, а затем с легкостью на сердце разбил о собственное надгробие. Оно мгновенно начало крошиться, превращаясь в мелкую пыль. Весь мрамор сровнялся с землей за какую-то минуту, и поднявшийся ветер поспешно разбросал его по округе. Протектор удовлетворенно наблюдал за этим, а затем развернулся и побрел назад.

– Я еще жив, – произнес он, поджигая сигарету.

* * *

Я стоял перед небольшой черной дверью, расположившейся неподалеку от Усыпальницы. Она казалась такой незаметной, что и не подумаешь сразу, будто бы там может скрываться нечто важное. Я не знал толком, зачем пришел, понимал, насколько нелепо все будет выглядеть, но меня упорно сюда тянуло. Именно это и заставило сбежать из Лазарета.

Я должен был с ним поговорить.

Внутри маленького ораториума таился полумрак. Холодная комната, просторная, пустая, за исключением одной стороны. Там стоял алтарь памяти. Не думаю, что протекторы часто приходили сюда, хотя Дан упоминал о том, что иногда проще выговориться перед ним, чем перед живыми людьми. Это-то меня и подкупило. Вряд ли кто-то мог меня понять. Так я думал. Или не я?