Monpti - [3]

По будним дням в отеле «Ривьера» довольно тихо; здесь живут рабочие и мелкие служащие, которых днем не бывает дома. По утрам меня пугают близкие и далекие будильники, возвращая из сна в действительность. Затем слышится мощное зевание, причем не каких-нибудь дегенерирующих зевунов, а настоящих, основательных, слышно даже, как хрустят челюсти.

Вхождение других в повседневную жизнь я слышу, лежа в постели. Я много сплю, потому что много нахожусь дома. Мое гостиничное существование я веду так, будто сижу в приемной у зубного врача, или наподобие свихнувшегося странника, потерявшего надежду когда-нибудь снова выйти из леса, так что он садится на землю и ждет, сам не зная чего, и делает вид, что размышляет, чтобы успокоить самого себя. Порой он даже насвистывает.

Спустя несколько минут после того, как протрещали будильники, ступени уже скрипят под тяжестью шагов. За это время люди успевают помыться, одеться и даже позавтракать.

До половины первого в отеле абсолютный покой, только хлопают двери после коротких пауз и затем слышно, как кто-то возится в комнатах. Это горничная убирает номера. Девушка за пару часов убирает тридцать комнат. Можно представить себе девушку во время уборки, а комнаты – после нес!

В половине первого на этажах становится оживленнее. Те, кто работает неподалеку, приходят домой обедать. Полуденная трапеза таких одиноких работяг состоит из холодных блюд или из какой-нибудь закуски, с которой они быстро расправляются. Все экономят, и любой прием пищи рассматривается как неизбежное зло, которое должно быть преодолено как можно быстрее. Здешние обитатели уже ничего особенного от жизни не ждут.

К вечеру тонус на лестничных маршах поднимается, теперь возвращаются домой все и проводят монотонно неизменный конец рабочего дня. Мой сосед слева, лысый господин, по вечерам бреется до красноты вареного рака, время от времени он откашливается и шумно очищает нос. Иногда я слышу, как под ним трещит стул или как с шипением зажигается спичка в его руках. Когда бьет десять, он ложится в постель. Стук ботинок об пол свидетельствует о том, что в данный момент он раздевается; вскоре скрипящая кровать принимает его в свои объятья.

В субботу после полудня отель принимает совершенно иной вид. С субботнего полдня до утра понедельника каждый свободен. В гостиницу «Ривьера» приходят элегантные, стройные женщины – они наносят визиты своим любовникам. Проворные женские ножки взбегают по лестницам, туфли на высоких каблуках отбивают нетерпеливый такт по старым деревянным ступеням. Двери захлопываются. «Вот и я», – говорят накрашенные женские рты, и стены отражают звуки поцелуев.

У моего левого соседа восхитительным голоском каждую субботу после полудня щебечет женщина, иногда даже в воскресенье. В промежутках они ходят обедать, ужинать, при случае также в кино, но самые волнующие вещи происходят дома, и я вынужден все это слушать.

Дама с симпатичным голосом, например, говорит:

– Иди сюда, мой невозможный маленький лысик, и сейчас же скажи что-нибудь приятное своей белой кошечке.

У соседа справа жизнь воспринимают серьезнее…

– Ты мне изменила?

– Да ты что, обезьяна, клянусь жизнью моей матери. (Бедная мама.)

Внизу кто-то неутомимо воркует:

– Chouchou… Chouchou… Chouchou… Chouchou… Милашка… милашка… милашка… милашка…

– Ах, чего бы я не сделала ради тебя, мышоночек! Надо бы постучать во все стены: «Дамы и господа, прошу немного сочувствия и понимания. Я одинокий, бедный молодой человек. Если уж без всего этого нельзя обойтись, то избавьте меня хотя бы от подробностей».

Они наверняка все слышат друг друга, но им, видно, ничто не в состоянии помешать. Правда, однажды какая-то из женщин заметила Бог знает в какой комнате:

– Дорогой, однако, эти стены очень тонки. На что мужской голос пробурчал:

– Qu'est-ce que ça peut me foutre, à moi? A мне на это с высокой колокольни…

Одним словом, я живу в отеле «Ривьера». Я хорошо выгляжу, настоящий джентльмен; один из моих прародителей был важной птицей при дворе короля Маттиаша.

Но в данный момент, к сожалению, речь не о том.

Почти полгода прошло, как я прибыл в Париж для четырехнедельного обучения.

Единственная причина моего затянувшегося пребывания тут: у меня нет денег на обратную дорогу. Учебная поездка никак не может окончиться. Такое тоже бывает.

Ни о какой помощи из дому и речи быть не может после писем, которые я отправлял ради душевного спокойствия родителей. Ничего не остается, как продолжать эту необычную учебную командировку, милостью провидения когда-нибудь у нее обозначится цель. Если бы я потребовал от домашних денег, мне бы обязательно прислали. Но как только мысль об этом приходит мне в голову, я вспоминаю бабушку, сказавшую как-то раз обо мне:

– Вот увидите, этот юноша в своей жизни даже на воду сам не заработает.

Поэтому, памятуя уже об одной бабушке, я не могу требовать из дому денег. Правда, бабушка проживет еще в лучшем случае лет десять. Не знаю, стоит ли из-за этих нескольких лет… В конце концов, я волевая личность. Во всяком случае, я молю Бога, чтобы эта учебная поездка окончилась хотя бы в больнице, а не на кладбище.