Моногамия - [98]

— Ты не уйдёшь от меня? — слышу сдавленный вопрос-просьбу.

— Нет. Я и не собиралась уходить от тебя. Я же не истеричная особа, я просто хотела перейти в другой отель и дать себе остыть, а тебе подумать. Ну и не видеть людей, перед которыми ты меня унизил.

Алекс ещё плотнее прижимается, и я слышу, как гулко и часто бьётся его сердце.

Глупый. Делает ненормальные вещи, а потом сам же и страдает. Машинально, так, будто это мой обиженный ребёнок, поднимаю руку и начинаю гладить его по волосам, и, о чудо, он почти мгновенно расслабляется, перестаёт до боли сжимать меня, сердечный ритм понемногу делается ровнее. Я продолжаю гладить его, загребая всей кистью его густые, вьющиеся пряди, наслаждаясь ими. Спустя время наклоняюсь и целую его в лоб, вдыхая сладкий миндальный запах волос и вдруг обнаруживаю, что Алекс спит, тихо, беззвучно, притаившись, как ребёнок. Я убаюкала его своими поглаживаниями, своей нежностью, своим умением прощать, дав ему надежду, что на меня можно положиться, я не сбегу при первых же трудностях, особенно таких глупых. А ведь, надо отдать должное, дома, на вечеринках его действительно меньше стали «трогать», я это заметила ещё дома. Вероятнее всего, это результат беседы с Марком. А я и не знала.

Глава 16

Chris Isaak — Wicked Game (Sonny Alven Remix)

Утром меня разбудили мятные поцелуи, нежные поглаживания, волнующие касания пряных волос моей шеи, щёк, груди.

Я сбежала в душ, но меня настигли и там, нежно вымыли и заново утащили в кровать, снова начали баловать ласками. Баловать настолько безумно, что мне даже показалось — я попала в мечту. Алекс — непревзойдённый любовник. Не представляю, как можно это делать ещё лучше: каждый его жест, каждое движение, да что там, даже просто шевеление, каждый вздох, стон — всё попадает в точку. Я уже молчу про сам процесс скольжения во мне, плавно перетекающий в мягкие толчки, а затем и в отчаянное мужское насыщение. Это моё любимое — обожаю наблюдать за ним, когда он, наконец, позволяет себе чуточку удовольствия, как сдерживается, как пытается контролировать себя, и как, в конце концов, природа берёт верх, сдвигаются его брови к переносице, как морщится лоб, как закрываются глаза и вырывается стон в момент наивысшего наслаждения.

Мы занимались любовью в то утро целых три раза. Днём на пляж не пошли — нельзя, и просто спали в обнимку. С Алексом даже просто спать рядом — это одно сплошное удовольствие от дурманящего запаха его кожи, умиротворяющих объятий, размеренного нежного дыхания. От осознания его уникальной красоты и сладостного понимания того, что сейчас вся она принадлежит тебе, только тебе, бери себе её всю и наслаждайся, трогай, любуйся!

Когда я проснулась, солнце уже садилось и его красное золото разливалось на белом матовом полу холла, в спальне царил полумрак. Алекс, одетый в футболку и джинсы, босой, сидел рядом и лицо его, сосредоточенное, собранное, серьёзное, загадочно серебрил тусклый свет от экрана ноутбука. Он что-то усердно правил, оставляя длинные комментарии в примечаниях к вордовскому документу, сверял данные отчёта с графиками на сайте своей компании, хмурился, тёр задумчиво подбородок, затем пальцы его внезапно начинали летать по клавиатуре, с невиданной скоростью делая пометки.

Я любовалась им. Красота во всём, в каждой линии, изгибе, в каждом оттенке, в любом, даже самом невинном, простом жесте. Длинная чёрная чёлка, игриво поджимая свои концы, небрежно закрывала его лоб и спускалась на глаза, мешая видеть, отчего Алекс по-детски и неосознанно приподнимал её ладонью, чтобы не мешала, пытался закинуть назад, но она, упрямая, прядь за прядью, лениво сползала обратно. Густые, по-девичьи загнутые к верху ресницы, казавшиеся ещё более длинными в этой игре света и тени, почти не шевелились — так сосредоточен до неподвижности был их обладатель.

Если бы я была художником, я начала бы с губ — самой трепетной, самой волнующей детали этого потрясающе красивого лица. Я бы вывела их полные нежные конуры, я бы билась над цветом в поисках неповторимого бледно-розового оттенка, но, скорее всего, мне так и не удалось бы с точностью передать то, как сексуально и одновременно по-детски его верхняя губа лишь немного, едва заметно, вздёрнута к верху, а нижняя влечёт своей полнотой и мягкостью, как отчаянно просит прикоснуться, как обе они собираются в женственный бантик, когда Алекс злится или нервничает, как мило и трогательно растягиваются в улыбке, как жёстко, до белых разливов на коже, его зубы закусывают нижнюю, когда у него что-то не получается…

Внезапно Алекс замечает мой взгляд, долго смотрит в глаза, забыв, очевидно, обо всей серьёзности и неотлагательности того, чем был занят, затем убирает ноутбук на пол, сползает со спинки кровати на спину, и вот уже его лицо почти касается моего, так близко, что в моих глазах его черты размываются, уступая место наслаждениям тактильным. Наши губы сливаются в нежнейшем, лёгком, почти целомудренном поцелуе. Это поцелуй любви, он не имеет ничего общего с сексуальностью, но я, отчего-то, безумно мечтаю о большем. И это странно, ведь я, совсем не сексуальная и не чувственная от природы, имела возможность насытиться целых три раза, и сделать это полноценно. Боюсь об этой степени полноценности многие, скорее даже большинство, вообще не имеют понятия…