Моногамия - [97]

У меня эмоциональный шквал, гнев, злость, обида за унижение, и я не вижу, не понимаю, что у него уже панический приступ.

— Я уезжаю, ты не видишь? Ты унизил меня при всех, я не могу здесь дальше находиться. Закажи мне такси.

Он пятится назад, на лице у него нечто страшное, но он быстро берёт себя в руки и уходит в направлении душа, я слышу, как льётся вода.

Собираю свои вещи по комнате: кремы, косметику, книги, гаджеты. Пытаюсь поймать wi-fi и найти место своей дальнейшей дислокации — просто другой отель, пусть самый простой, но подальше отсюда.

Martova — Say My Name/Cry Me A River

Через десять минут примерно Алекс снова в спальне, голова его мокрая, но он больше не задыхается, а на лице нечто чрезвычайно обеспокоенное, сосредоточенное, но уже человеческое. Догадываюсь, что он засунул голову под холодный душ, чтобы совладать со своей истерикой. Он не может показать себя несдержанным, импульсивным, ведь он мужчина, и должен гордо называться таковым.

— Пожалуйста, давай поговорим, — говорит он спокойно, а у самого пальцы до бела впились в ладони.

— Не о чем здесь говорить, — отвечаю и обратно погружаюсь в планшет, в поисках подходящего варианта.

— Можно мне подойти? — спрашивает тихо.

— А ты боишься, я тебя укушу?

— Нет, я боюсь другого, боюсь вызвать у тебя ещё большее раздражение.

— Что за бред?

Он подходит, садится рядом со мной на пол.

— Я, кажется, понял, в чём дело, — медленно, тихо и очень спокойно начинает он, — и я прошу тебя простить меня. Я неправильно расставил приоритеты.

Это он зря сказал. Молча, слушаю дальше.

— Я… я не умею, не знаю, как… как вести себя правильно. Дело в том, что мой прежний образ жизни несколько отличался от теперешнего и… и я… и я не совсем понимаю, где, когда и как веду себя неверно. Я сделал тебе неприятно, прости меня, пожалуйста! — он перешёл почти уже на шёпот. — Но я не со зла, я не специально, просто я не всегда понимаю…

Я не отвечаю, у меня комок в горле, от его огромных в эту секунду, переполненных страхом глаз, неотрывно смотрящих мои. А он продолжает:

— Помоги мне… Научи! Подтолкни, одёрни, ударь, накричи, но научи! Не нужно уходить. Это неправильно! Это не выход! Проблемы нужно решать!

Спустя время он решается на вопрос:

— Тебе не нравится, что меня трогают другие женщины? — спрашивает очень робко и тихо, будто боится этого вопроса.

— Сам дошёл? — спрашиваю резко, так, что он аж вздрогнул.

— Нет, мне Марк сказал… что тебя раздражает, когда ко мне прикасаются… Но это не Марк должен был сказать мне, а ты… Ты должна была, сразу же всё сказать. Я не понимаю… этого. Я знаю, я немного покалеченный в плане… нравственности, но всё ведь можно исправить, ведь так? Ответь что-нибудь… не молчи, пожалуйста! — шепчет снова, и вот его рука тянется неосознанно, чтобы лечь мне на бедро, но он тут же резко одёргивает её обратно.

Я в ужасе от этого жеста, недоумеваю, что творится в его душе, если он из уверенного, смелого, а в сегодняшнем конкурсе даже местами и дерзкого супермагната Александра Соболева вдруг превратился в какого-то раненого зверя. Я ведь ничего такого не сказала ему… И не сделала!

— Говорить тебе об этом — это унижаться ещё больше.

— Нет! — опять шёпотом. — Не может быть унижения между близкими людьми. Если один ошибается, второй должен просто сказать ему об этом, не держать в себе, и ждать пока всё разрушится!

— А ты не пробовал делать реверс?

— Как это?

— Просто, прежде чем поцеловать кого-то у меня на глазах, поменяй нас местами, представь, что это делаю я, а ты смотришь. Попробуй прочувствовать момент, и решить стоит или нет, ставить надо мной эксперименты!

— Я попробую, только мне придётся так каждый шаг свой анализировать.

— Но ты ведь хочешь что-то сохранить, как я поняла.

— Да, конечно. Сохранить «нас». Я не смогу без тебя. Совсем. Теперь всё по-другому, всё иначе. Ты дала мне попробовать себя, и я уже с этой иглы не соскочу. Никогда. Так что, если ты уйдёшь, у меня не будет другого выбора, как… — он запнулся, опустил глаза.

— Как?

— Как поплестись за тобой, куда бы ты не пошла…

Выкрутился, подумала. Чуть не пригрозил суицидом мне что ли? Но его искренность и болезненное желание сохранить «нас» угомонили меня.

— Ты не уйдёшь?

— Нет.

— Можно обнять?

— Можно.

Он обнимает меня, и мы уже лежим одетые в обнимку на кровати. Алекс начинает целовать меня, и я понимаю, что это немая просьба о сексе. Останавливаю его, а он просит шёпотом надрывно:

— Пожалуйста, мне нужно сейчас это очень. Я должен обрести почву под ногами, понять, что у нас всё хорошо! Что ты всё ещё моя, что хочешь меня, что я не противен тебе!

— Что за глупости, почему ты должен быть мне противен?

— Я же… грязный, — отвечает так тихо, что я едва могу расслышать его.

— В чём проблема, иди в душ!

— Если б только вода могла это смыть…

33 Tours — California Dreamin

Я в недоумении, о чём он говорит, думаю, странный и явно не совсем в себе. Вообще Алекс другой, совсем не тот парень, с которым я познакомилась. Когда то я пыталась нащупать скелеты в его шкафу, а тут они, кажется, норовят сами вывалиться. Но вот именно сейчас отчего то, мне совсем не хочется знакомиться с ними, я сама на взводе, я страдаю, мне больно от его выходок. Я хочу тепла, любви, понимания, каких-то радостей, положительных эмоций. Да того же секса, в конце концов, он, наверное, прав. Но Алекс больше не целует меня, уткнулся носом мне в грудь, и с такой силой вжимает меня в себя, прижимая всей ладонью за талию, что мне почти больно. Но я терплю, знаю, что для него сейчас это, очевидно, очень важно, вот так держать меня. Он как ребёнок, большой, провинившийся ребёнок, ужаснувшийся перед самым страшным наказанием.