Монмартрская сирота - [80]
— Я была бы счастлива… если только я могу еще быть счастлива… покинуть Париж… Я хотела бы бежать отсюда в нашу родную Бретань… Там умереть, если не переживу своего горя.
— Зачем такие грустные мысли! Лучше думайте о жизни! Мы едем скоро в Америку. Господин Дэрош, отец Элизы, поручил мне просить вас отправиться вместе с нами и остаться навсегда среди нас, сделаться членами нашей семьи.
Искра надежды блеснула в глазах бедняжки.
— Как вы добры к нам, — прошептала она в умилении.
Пока они беседовали, Элиза тщетно пыталась завести разговор с Жако. Он отвечал ей или бессвязными фразами, или лаконично «да» и «нет».
— Скажите все-таки, Жако, как вы здесь очутились? Я никак не могу этого понять.
— Я встретил Леоннека, игравшего апельсинами, и пришел вместе с ним.
— Странное объяснение… Что с вами? Вы точно во сне.
— Я не во сне, а схожу с ума… Быть здесь, около нее, и чувствовать, что она ненавидит и презирает меня, от этого нетрудно потерять мой и без того небольшой разум…
Элиза от души жалела Жако. Боясь потерять удобный момент, она подошла к Колибри и стала умолять ее во имя их взаимной дружбы и любви простить Жако и помириться с ним.
Индианка вскочила со стула. Глаза ее сверкали — она была олицетворением гнева. В ней, очевидно, кипела ненависть к человеку, который насмеялся над ее любовью, но из-за сильной привязанности к своей названой сестре, она не хотела ее огорчать.
— Нет, ни за что… Жако подлец! — воскликнула она, сделав энергичный жест.
— Извините, мадемуазель, что я вмешиваюсь в ваши дела, — обратилась к Колибри г-жа Порник, — но между вами, очевидно, произошло какое-нибудь недоразумение: Жак Лефранк не может быть подлецом!
— Разве вы настолько близко знаете его, чтобы с уверенностью утверждать это?
— Человек, который с опасностью для жизни вытащил из Сены мою тонувшую дочь, не может быть подлецом.
На лице Колибри появилось выражение крайнего изумления, и голос ее смягчился:
— Как?.. Это он… Он спас Жанну?..
— Да, да… Я ему обязана жизнью и умоляю вас забудьте ваши недоразумения.
Две крупные слезы, первые, быть может, в ее жизни, выступили на глазах у индианки, и она сказала голосом, в котором слышались и гнев, и умиление:
— А… Вы меня победили!.. Я, индианка, становлюсь такой же слабой, как вы — слабые белые женщины… Жако, забудем все!
И она протянула ему руку.
Жако стремительно вскочил, порывисто схватил ее маленькую ручку и от волнения не мог ничего сказать.
— Колибри… Спасибо!.. — произнес он наконец. — Я страдал… Я хотел умереть…
— Ни слова о прошлом! Я все забыла! Но знай, что если это повторится, то ты меня больше не увидишь. Я сумею умереть по-индейски…
Жако молчал, но его взгляд красноречивее слов свидетельствовал о том, что творилось в его душе.
Элиза сияла, глядя на Жако и Колибри.
ГЛАВА X
— Жанна как-то мне говорила, — начала она, — что она охотно оставила бы Париж и вернулась бы в Бретань. Не разделяете ли вы ее желания покинуть Париж?
— О да, моя милая барышня, я готова хоть сейчас. Меня тянет в Бретань. Но, увы! бедность выгнала нас оттуда после смерти мужа. Пришлось бежать в Париж. Искать работы… Я стала прачкой, научила Жанну шить… Наши дела стали поправляться… Чувствовали себя даже счастливыми, как вдруг это ужасное горе…
— Мама, — прервала ее страдальчески Жанна, — не говори об этом… умоляю тебя…
— Нет, нет, дитя мое, успокойся.
— Жанна, дорогая, расскажите мне про свое горе. Ведь я вас так люблю; это принесет вам облегчение, — обратилась к девушке Элиза, взяв ее ласково за руку.
— Нет… нет… не теперь!
— Хорошо, милая, после, когда вы меня лучше узнаете. Возвращаюсь к нашему разговору, госпожа Порник. Согласились ли бы вы уехать вместе с нами в Америку? Ведь вам безразлично, куда ехать? Разве лишь то, что в Америку далеко, но ведь вы жена моряка.
Г-жа Порник вздрогнула от неожиданности:
— В Америку?! Но как мы там проживем?
— При вашем усердии и добросовестности вы можете там зарабатывать вдесятеро больше, чем здесь. Мы поручим вам управление одной из наших ферм. Такого честного управляющего, каким будете вы, очень трудно найти. Да и для ваших детей это было бы очень хорошо; они научились бы труду и жили бы, не зная нужды и горя.
— Да… да… Это правда… — сказала вдова, соблазненная такой перспективой.
— Ах как это будет хорошо! — вмешался вдруг в разговор маленький Леоннек. — Как это будет хорошо! Я хочу ехать. Я буду там охотиться с Жако, ездить верхом, буду ковбоем…
— Хорошо сказано, мой мальчик, — похвалила его Колибри.
— Я хочу сейчас ехать, — настаивал Леоннек.
— Нужно подождать, пока будут окончены наши дела.
— Это будет не очень долго? — спросил мальчик.
— Нет, мой малютка. Месяца два, а… может быть, и меньше, — успокоила его Элиза. — Однако уже поздно. Пора идти, — продолжала она. — Итак, госпожа Порник, я считаю вопрос о вашей поездке в Америку почти решенным. До свидания, мадам. До свидания, дорогая Жанна, Ивонна. А ты, Леоннек, живее одевайся и идем к нам вместе с дядей Жако.
Колибри, в свою очередь, простилась, и все вчетвером вышли из домика на улице Лепик.
