Money. Неофициальная биография денег - [100]

Так что, как видишь, эксперименты с альтернативным пониманием денег не ведут к революции – в отличие от их традиционной концепции.

– Ладно, ладно! – всплеснул руками приятель. – Сдаюсь! Может быть, ты и прав. Я готов признать, что сейчас ситуация в мире не ахти, поэтому в сфере политики допустимо принимать некоторые рискованные решения. Я ведь уже признал, что нам действительно стоит по-новому взглянуть на деньги и обучать экономистов исходя из этого нового понимания. Напишу-ка я декану своего университета и попрошу внести в учебную программу труды кое-кого из забытых гениев.

– Ну наконец-то!

– Да, и своему депутату тоже надо будет написать. Пусть выступит с предложением об ограничении деятельности банков.

– Ага, так держать!

– А что насчет главы Международного валютного фонда? Ей тоже черкнуть пару строк?

– Обязательно! Думаю, она и сама за подобные реформы.

– Но в первую очередь я напишу новому главе Банка Англии – пусть прекратит нервничать по поводу роста цен и шарахнет по рынку как следует старой доброй инфляцией! Чтоб сбить с него экономическое похмелье!

– Браво! Вот только я… забыл кое о чем упомянуть.

– О чем же? Только не говори мне, что упустил из виду еще одну жизненно важную составляющую экономической стратегии.

– Нет-нет. Просто есть еще одна важная черта денег – с какой-то точки зрения даже самая важная, наверное, – о которой я забыл упомянуть.

– Что за черта?

– Понимаешь ли, дело в том, что правитель на самом деле не контролирует деньги, так что некоторые из твоих писем явно уйдут не по адресу.

– Как так?

– Видишь ли, деньги – точно так же, как язык, – это общественный феномен, поэтому идея о том, что правительство или центральный банк контролируют их, на самом деле является мифом. Иначе выражаясь, они контролируют деньги не в большей степени, чем редакторы «Оксфордского словаря английского языка» контролируют значение каждого слова.

– Быть такого не может!

– Увы, это именно так.

Понимаешь, деньги, как и язык, по самой своей природе настолько тесно связаны с обществом, что изобрести их в одиночку нельзя. Как сказал некогда один известный экономист, печатать деньги может каждый – сложность в том, чтобы другие принимали их в качестве оплаты. Все так и есть: написать долговую расписку может кто угодно, но циркулировать в качестве денег она может или не может в зависимости от того, насколько окружающие считают ее кредитоспособной и ликвидной. Однако известный экономист полагал, что эти расписки должны быть номинированы в долларах, или фунтах, или евро, или еще в какой-нибудь валюте. Почему? Потому что, несмотря на свою платежеспособность, человек не может выпускать долговые расписки в своих собственных, частных денежных единицах. Подобные расписки будут откровенно бессмысленными. Если ты или я единолично решим создать свой собственный денежный стандарт, смысла в этом будет столько же, сколько в заявлении Шалтая-Болтая, уверявшего Алису, что его слова означают ровно то, что он сказал.

Конечно, государство – это не ты и не я. И по масштабу, и по влиянию нам с ним не сравниться, а если приходится регулярно вступать с ним во взаимоотношения, как, собственно говоря, и поступает большинство из нас, то государство в определенной мере может диктовать нам свои правила. К примеру, государство, в особенности тоталитарное, может манипулировать значением слов. А когда речь идет о денежном стандарте, весомость обещаний власти оказывает значительное влияние на его ценность и на готовность населения пользоваться им. Вот почему гиперинфляция всегда связана с обрушением кредита доверия к правителю и с падением легитимности самого государства.

Однако государство и общество – не одно и то же. Поэтому контроль государства над стандартом никогда не бывает абсолютным. Если денежный стандарт вслед за тоталитарной лексикой становится настолько оторванным от реальности, что пользователи не видят в нем никакого прока, общество может придумать ему альтернативу – и придумывает. Именно поэтому, когда на развивающихся рынках бушует бесконтрольная инфляция, люди начинают выставлять цены в долларах и евро, хотя бумажных долларов или евро в обороте практически нет. Иногда – как в случае с аргентинскими кредитос или итальянскими банкирами XVI века – они даже создают собственный новый стандарт. В любом случае они находят денежный стандарт, который будет выполнять свою роль, то есть координировать деятельность монетарного общества, и заменит собой правительственный стандарт, утративший всякий смысл.

– Ладно, – с подозрением произнес мой друг. – И что? Что все это означает для нашей революционной… пардон, консервативной программы? Неужели ты хочешь сказать, что мне нет никакого смысла писать главе Банка Англии, поскольку он на самом деле не контролирует инфляцию и не управляет нашими деньгами?

– Нет, я не совсем это имел в виду. Это, конечно, не прямое воздействие, но – как я только что говорил – государство в значительной мере влияет на денежный стандарт, поэтому главе центробанка писать все-таки стоит. Да и все остальные, кого ты упомянул, тоже должны остаться в списке адресатов. Люди, влияющие на государственную и международную денежную и финансовую политику, имеют серьезную власть над деньгами. А ученые и финансисты – жрецы культа экономики – имеют власть над идеями, которые определяют форму денежного общества. Так что тебе, безусловно, надо обратиться и к ним тоже. Просто поскольку деньги, в точности так же как язык, являются общественным феноменом, никто из этих людей не имеет абсолютной власти над деньгами. Точно так же, как оксфордские преподаватели не являются владыками английского языка, а Французская академия не несет ответственности за французский. Так что, если ты и вправду согласен, что деньги – это общественная технология, а не вещь; что общепринятый взгляд на них ошибочен и ведет к сбоям в технологии, но существует альтернативный, правильный взгляд, способный помочь деньгам реализовать свой потенциал в качестве лучшего из всех изобретенных инструментов самоуправления общества, – в этом случае просто писать письма экспертам недостаточно.