Монастырь потерянных душ - [10]

Денис умел слушать. И, хотя говорить мне было почти нечего, я могла в его присутствии думать. И вспоминать.

— Ты живешь одна?

— Здесь — да.

— Здесь, похоже, всех расселили по одиночке. Я имею в виду жизнь в городе.

— Тоже одна… А ты?

— Сложно сказать…

Я его понимала. Мы оба были в игре. В эксперименте.

— Монахи знают, что ты собираешь данные?

— Понятия не имею. Я даже не уверен, что это их вообще беспокоит.

— Ты собираешься провести независимое исследование?

— Не знаю пока. Не факт, что оно того стоит.

— Можешь сказать, зачем ты сюда приехал?

— Мне сложно сформулировать…

— А почему ты ко мне подошел?

— Любопытно…

Несмотря на краткость и обобщенность реплик, разговор меня не напрягал. Ему нравилось, что я задаю вопросы. Мне — нравилось, что задает он. Так мы помогали друг другу, ведь за каждым односложным ответом стояло предвкушение длительного пути по страницам наших новых биографий. И если я задавала вопросов больше, то лишь потому, что мне страшно было отправиться в этот путь в присутствии другого человека.

Денис это, похоже, заметил.

— Давай лучше так. Сначала ты пятнадцать минут рассказываешь о себе все, что хочешь, а я внимательно слушаю…

— Пятнадцать?! — испуганно перебила я.

— Хорошо. Пять минут. Если не идет, то можно помолчать.

— А если я промолчу все это время?

— Мы потом опять поменяемся.

— Давай сначала рассказывай ты.

— Нет, — отрезал он, и я увидела, какой он человек властный и жесткий. — Я тебя слушаю.

Я опустила взгляд себе на колени. Положила ногу на ногу.

— Закрывайся, если тебе так хочется, — усмехнулся Денис.

Я пожала плечами. Я совершенно не знала, что говорить. Лучше б он спрашивал.

— В твоей жизни ты наверняка совершала поступки, которые тебя характеризуют, — помог Денис. — Или были ситуации, в которые могла попасть только ты.

Вот оно. Он дал мне программу, по которой я могла вспоминать. Ведь год рождения и место жительства, образование и работа значения — так, чтобы я это ощущала — не имели. Я не представляла, как называется городок, куда я ездила в школу.

Поступки. Я, кажется, больше плыла по течению. А вот ситуации…

— Я в детстве была со странностями. Что можно сказать о девочке, у которой главной игрушкой был деревянный медведь? — я хмыкнула. — Я привязывала его на веревочку и волокла по воде. И долго-долго шла вдоль реки, пока не устану. Там еще росли кусты, очень трудно было продираться.

Позже к медведю кто-то приделал колесики. Я не стала говорить об этом Денису.

Сознание перескочило на двенадцать лет вперед — когда исчез отец. В августе в поселке появился новый техник: большой, с тяжелой медвежьей поступью, лысый.

Точнее, как выяснилось, он чисто выбривал голову. Кургузая синяя курточка смотрелась на нем несуразно. Он был старше меня раза в два, и не вызывал интереса, пока однажды вечером не зашел и не сказал, чтобы я его напоила чаем.

Сказал так, точно мы давно жили вместе и мне следовало безропотно ему подчиняться. Он молчал, пил, разглядывал дом. Я боялась, поэтому тоже молчала.

Никто со станции не мог причинить мне вреда. Я думала он похвалит, как я заварила — с травками, — чай. Или, наоборот, станет критиковать. Он медленно выпил две чашки, встал, пробурчал, что зайдет еще. Кажется, я не сказала даже до свиданья. Закрыла дверь. Стояла перед дверью, почти уткнувшись носом в некрашеное дерево. Девушка-август: ситцевая длинная юбка, серый растянутый свитер. Когда он пришел снова, мы стали любовниками. Точнее, он меня взял в любовницы. То ли будучи безразличным к тому, что я по этому поводу думаю; то ли воображая, будто понимает меня и так — без слов.

Нельзя сказать, что я получала особое удовольствие. Было странно: так много тела, прикосновений, тяжести, легкой боли, вязкости и тепла. В его больших руках я расслаблялась, размягчалась, теряла себя. Подстраивалась — ради того, чтобы не стало плохо. Он меня лепил как хотел. Я делала все, чтобы он меня не сломал.

Только закрывала глаза и видела, как дрожат черные контуры обнаженных деревьев на апрельском ветру.

— Пять минут кончились, — сказал Денис осторожно, чтобы не разбивать мою задумчивость резко, но все же вернуть к нашей игре.

— Хорошо.

Я кивнула не столько в знак согласия, а больше, чтобы развеяться: история о первом любовнике оказалась тяжеловатой. Но я ощущала ее внутри, она была точно моей.

— Давай.

Взгляд Дениса устремился в сторону арки через которую мы вошли, но его совсем не интересовало, то, что произошло недавно, да и то, что сейчас может произойти; он заскользил по нити памяти, далеко-далеко. Голос зазвучал так, будто рассказывал сказку. Я представляла себе все это и успокаивалась.

Запись десятая

Денис родился на юге — там, где степь встречалась с пустыней: кусты и островки трав торчали из песка. Неподалеку находилось водохранилище, которое из-за размеров — с одного берега другого не видать — все называли морем. Километрах в пяти от города было кладбище кораблей.

Отчего-то считалось, что это радиоактивная территория, и идти казалось страшным.

Но Денису оно приснилось — один раз, другой. Угрожающее, пустынное, с гулкими звуками ниоткуда. Ночное, под полной луной. Мертвые корабли звали к себе.