Монашка и дракон - [6]

Каким непостижимым образом он узнал об этом? О моем постыдном бегстве из родового замка? Неужели, это та самая магия драконов — и они в самом деле умеют читают мысли? Но имел ли он право осуждать меня?

— Вы не знаете, кто мой отец, — сказала я, внутренне задрожав. Вдруг он рассмотрел герб, вырезанный на камне? И вдруг в его памяти остались события шестилетней давности?

— Ты права, не знаю, — сказал дракон, положив мне руку сзади на шею. — Драконы не читают мысли, что бы там ни придумывали глупые люди. Но я не дурак, могу разглядеть благородную кровь даже в монашеских тряпках. И еще могу почувствовать страх. А сейчас ты боишься, — он приблизил губы к самому моему уху и заговорил почти шепотом. — Только не меня, чего-то другого. Боишься, что отберу твое кольцо?

— Да, — тут же отозвалась я. — Это все, что осталось у меня от прежней жизни. Пожалуйста, не забирайте. У вас достаточно драгоценных и красивых вещиц.

— И еще одна побрякушка мне ни к чему, успокойся, — сказал он.

Пальцы его поползли по моей шее — вверх и вниз, медленно, чуть сдавливая и опять отпуская.

— Значит, решила бежать? Лишь бы не достаться злобному дракону?

— Я свободная женщина, и не желаю, чтобы меня продавали и покупали, как рабыню.

— Свободная? — он мягко развернул меня, и рука его переместилась с моей шеи на подбородок — поглаживая, чуть-чуть не касаясь губ.

Я снова задрожала, всей кожей ощущая его близость и прикосновения. Опасный, страшный, подавляющий одним взглядом — он мог сделать со мной в этом лесу все, что пожелал, и никто бы не заступился.

— Посмотри-ка мне в глаза, — сказал дракон, заставляя поднять голову. — Какие яркие. Зеленые. Как два изумруда.

— Здесь темно, вы не можете рассмотреть, что они зеленые, — возразила я.

Луна и в самом деле спряталась, и даже звезд сегодня не было на небосклоне, хотя день простоял безоблачным. Я видела лицо дракона белым пятном с черными провалами глаз. От него пахло вином и медом — наверное, он закусывал сладкими ореховыми пастилками, которые мы готовили на меду.

— Поверь, я вижу не только их цвет, — он усмехнулся и приблизил свое лицо к моему. — Еще я вижу в них море — непокорное, великолепное. Мне нравится море.

«Надежда тщетна, — совсем не вовремя вспомнила я слова из Писания, где говорилось о древних драконах, некогда многочисленных и населявших землю от края до края, вознамерившихся погубить весь человеческий род, — надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Когда он поднимается — и силачи в страхе, совсем теряются от ужаса».[2]

— Я всего лишь человеческая женщина, — сказала я, и голос мой дрогнул вовсе непритворно. Я и в самом деле готова была упасть тут же — замертво, от страха. — И я отчаянно боюсь драконов. Оставьте меня в монастыре, зачем я вам?

— Уже говорил тебе. Для развлечения, — сказал маркграф. — Мне скучно, а ты смогла меня развлечь. Считай, пока ты меня развлекаешь — ты жива.

— А если наскучу?

— Тогда придется тебя съесть, — сказал он с усмешкой. — Идем, Виенн. Сейчас хлынет дождь, у моего цитатника могут отсыреть страницы.

[1] Конкубина — женщина для сожительства, без заключения брака, без обязательств, без признания детей законнорожденными

[2] Книга Иова, 40:20

4. Замок и змеи (часть первая)

— Поверить не могу, что ты пыталась сбежать, Виенн! — распекала меня мать-настоятельница той же ночью в моей келье.

— Поверить не могу, что вы продали меня ему, как вещь! — вспылила я. Слезы, что я сдерживала до этого времени, сейчас так и брызнули.

— Я не продала, — ответила мать Беатриса.

— Вы меня отдали ему и получили пятьсот золотых! Если это называется — «не продала», то я — Святой Папа!

— Не богохульствуй! — топнула она на меня. — Пятьсот золотых — это для наших бедных сестер, я должна была подумать и о них. А тебя бы он все равно забрал, раз так захотел. И в этом ты сама виновата — вот к чему приводит кокетство, — она указала на мои накрашенные глаза. — Веди ты себя поскромнее, не кичись так своим умом, всем бы и обошлось. Гордыня твой враг, а не я.

— Вы жестокая, — сказала я, смахивая слезы. — Когда я здесь появилась, вы обещали, что не дадите меня в обиду, и милостиво приняли два золотых браслета, что я пожертвовала монастырю. Быстро же вы забыли эти браслеты! Сразу же, как получили пятьсот золотых!

— Живой осел лучше дохлого льва,[1] — сказала она резко.

— О! Вспомнили святое Писание! — делано восхитилась я. — И правда, вам цитатник ни к чему, как и сказал господин дракон!

— Довольно, Виенн, — приказала мне настоятельница. — Ты столько прожила у нас, прочла столько монастырских книг, но так и не научилась главному — смирению. Подумай, не в этом ли промысел небес, что у тебя будет шанс наставить на путь спасения дракона?

— Наставить на путь спасения?! Да вы с ума сошли! — заявила я совсем неуважительно. — Как вы себе это представляете? Цитировать ему Писание в постели?

— Виенн! — ахнула мать Бетариса.

Но я уже не могла остановиться:

— Все знают, что драконы — противники небес, проклятые существа, ненавидящие людской род. И вы рассказываете, что я могу обратить их на путь добра? Оставьте лживые сказки при себе. Я лучше вас знаю, на что способны драконы… и на что они не способны.