Монах - [131]

— Ты призвал меня снова, — сказал бес. — Такты образумился? Ты согласен принять мои условия? Они тебе известны. Отрекись от своего права на вечное спасение, отдай мне свою душу, и я тотчас унесу тебя из этой темницы. Пока еще есть время. Решайся, или будет поздно. Ты подпишешь?

— Я должен… Судьба вынуждает меня! Я принимаю твои условия!

— Так подпиши! — ответил демон торжествующим тоном.

Договор и окровавленное перо лежали на столе. Амбросио приблизился к столу, приготовился начертать свое имя, но заколебался.

— Чу! — воскликнул Искуситель. — Они идут. Торопись! Подпиши, и я унесу тебя отсюда во мгновение ока.

Действительно приближались шаги стражников, назначенных отвести Амбросио на костер. Звук этот укрепил монаха в его намерении.

— Что означает этот договор? — спросил он.

— Отдает твою душу мне навеки и безусловно.

— Что я получу взамен?

— Мое покровительство и освобождение из этой темницы. Подпиши, и я тотчас унесу тебя.

Амбросио взял перо. Он поднес его к пергаменту. И вновь мужество изменило ему. Сердце его пронзил ужас, и он опять бросил перо на стол.

— Детские страхи и слабость! — злобно вскричал бес. — Довольно глупостей! Подпиши сей же миг, или станешь жертвой моего гнева!

В эту секунду послышался скрип отодвигаемого засова внешней двери. Узник услышал лязг упавшей цепи. Загремел большой засов. Вот-вот должны были войти стражники. Доведенный до исступления неотвратимой опасностью, трепеща от близости смерти, не видя иного спасения, злополучный монах подчинился. Он поставил свою подпись на роковом договоре и поспешно отдал его злому духу, чьи глаза, когда он получил эту купчую, загорелись злорадным торжеством.

— Возьми! — сказал богоотступник. — И спаси меня. Унеси отсюда.

— Погоди! Ты по доброй воле и навсегда отрекаешься от своего Создателя и Его Сына?

— Да! Да!

— Ты отдаешь мне свою душу навсегда?

— Навсегда!

— Без задних мыслей и уловок? Без будущих призывов к Божественному милосердию?

Последняя цепь упала с дверей темницы. В замке заскрипел ключ. Уже заскрежетали ржавые дверные петли.

— Я твой навсегда и непреложно! — возопил монах, обезумев от страха. — Я отказываюсь от всех надежд на вечное спасение! Я признаю только твою власть! О! Они уже здесь! Не медли! Унеси меня.

Пока он говорил, дверь начала отворяться. Во мгновение ока демон схватил Амбросио за плечо, развернул огромные крылья и вместе с ним взмыл в воздух. Свод разошелся и снова сомкнулся, едва они вылетели из темницы.

Исчезновение узника ввергло тюремщика в полную растерянность. Хотя ни он, ни стражники не видели, как монах покинул узилище, запах серы, разлившийся вокруг, объяснил им, кем он был освобожден. Они поспешили доложить об этом великому инквизитору. История о том, как дьявол унес чернокнижника, вскоре стала известна всему Мадриду, и несколько дней вся столица только об этом и говорила. Но постепенно о ней забыли: другие важные или странные события привлекли всеобщее внимание своей новизной, и Амбросио вскоре был забыт так, словно он никогда не существовал. Монах же, поддерживаемый своим адским вожатым, пронесся по воздуху с быстротой стрелы и через несколько секунд был опущен на край обрыва, самого крутого в Сьерра-Морене.

Хотя от инквизиции он спасся, Амбросио пока еще не ощутил никакой радости из-за своего освобождения. Мысли его занимал роковой контракт, а сцены, главным актером в которых он был, оставили после себя такие воспоминания, что в сердце у него царили анархия и смятение. Никак не мог вернуть ему столь необходимого спокойствия и пейзаж, который позволяла рассмотреть плывшая среди туч полная луна. Хаос в его сердце еще усилился из-за дикости этого пейзажа. Он видел только мрачные пещеры и отвесные скалы, которые громоздились друг над другом, разрывая пролетающие тучи, да редкие купы деревьев, среди искривленных сучьев которых хрипло вздыхал и стонал ночной ветер; он слышал только пронзительные крики горных орлов, гнездящихся на этих пустынных высотах, да оглушительный рев потоков, низвергающихся с утесов, вздувшись после недавних дождей, и тихий плеск темного ленивого ручья, что, поблескивая в лунных лучах, омывал подножие обрыва. Аббат бросал вокруг себя взоры, полные ужаса. Его адский вожатый стоял рядом с ним и глядел на него со злорадством и презрением.

— Куда ты принес меня? — наконец спросил монах глухим, дрожащим голосом. — Почему я стою в этом жутком месте? Унеси меня отсюда немедленно! Отнеси к Матильде!

Бес не ответил, но продолжал молча смотреть на него. Амбросио не выдержал взгляда демона и отвел глаза, и тогда тот заговорил:

— Он в моей власти! Образец благочестия! Безупречнейший человек! Смертный, жалкими своими добродетелями мнивший сравниться с ангелами. Он мой! Необратимо, вечно мой! Товарищи моих мук! Обитатели Ада! Как приятен будет вам мой подарок!

Он помолчал, а затем снова обратился к монаху.

— Отнести тебя к Матильде? — повторил он слова Амбросио. — Жалкая тварь! Скоро ты будешь с ней! Ты заслужил место рядом с ней, ибо Ад не может похвастать более страшным грешником, чем ты. Слушай, Амбросио, вот перечень твоих преступлений, о которых ты не ведаешь! Ты пролил кровь двух невинных созданий. Антония и Эльвира погибли от твоей руки. Эта Антония, поруганная тобой, была твоя сестра! Эта Эльвира, убитая тобой, дала тебе жизнь! Трепещи, отъявленный лицемер! Бесчеловечный матереубийца! Кровосмесительный насильник! Трепещи перед непомерностью твоих грехов! И это ты мнил, что недоступен соблазнам, лишен человеческих слабостей и свободен от ошибок и пороков! Или гордыня — это добродетель? Или бесчеловечность не порок? Узнай же, тщеславный человек, что я давно выбрал тебя добычей! Я следил за движениями твоего сердца, я увидел, что добродетелен ты из тщеславия, а не по велению души, и я выбрал удобное время для соблазна. Я наблюдал, как ты поклоняешься изображению Мадонны точно идолу, и приказал мелкому, но ловкому бесу принять точно такой же облик, и ты охотно поддался улещиваниям Матильды. Твоя гордость упивалась ее лестью, твоей похоти нужен был только удобный случай, чтобы вырваться наружу. Ты слепо угодил в ловушку и не постыдился совершить тот же грех, за который с бесчувственной суровостью осудил молодую монахиню. Это я подставил тебе Матильду; это я открыл тебе доступ в спальню Антонии; это я устроил так, что тебе в руку был вложен кинжал, пронзивший грудь твоей сестры; и это я предупредил Эльвиру во сне о твоих замыслах против ее дочери и таким образом, помешав тебе воспользоваться ее сном, принудил тебя кроме кровосмешения добавить к списку твоих преступлений и грубое насилие. Слушай, Амбросио! Если бы ты сопротивлялся еще хоть минуту, ты спас бы и свое тело и свою душу. Стражники, которых ты слышал за дверью твоей темницы, принесли тебе помилование. Но я уже восторжествовал! Козни мои уже увенчал успех! Едва я успевал намекнуть на преступление, как ты его уже совершал. Ты мой, и сами Небеса не могут исторгнуть тебя из моей власти. Не надейся, что твое раскаяние разорвет наш договор. Вот твое обязательство, подписанное твоей кровью. Ты отказался от милосердия, и ничто не вернет тебе прав, которые ты по глупости отверг. Ты думаешь, твои тайные мысли остались скрыты от меня? Нет, нет, я читал их все! Ты мнил, что у тебя еще будет время для раскаяния. Я увидел твое двуличие, знал бессилие твоей уловки и торжествовал, обманув обманщика! Ты мой навсегда и безраздельно! Я сгораю от нетерпения осуществить мое право, и живым ты эти горы не покинешь.