Монада - [3]

Рядовой христианин вовсе не отождествляет себя со своей душой, а считает её чем-то привязанным к нему неопределённым способом — будто это нечто такое, что он должен спасти. Похоже, никто из рядовых последователей этой религии не имеет ясного представления о смысле этого слова, но может назвать это своей бессмертной частью, хотя в обычном разговоре он говорит о ней как о чём-то, чем он владеет, отдельном от него. В Евангелии Богородица говорит: "Величит душа моя Господа; и возрадовался дух мой о Боге, спасителе моём". Возможно, она, как как и св. Павел, проводит здесь различие между душой и духом, но она говорит об их обоих, как о своих принадлежностях, а не как о себе. Она не говорит: "Я, как душа, возвеличиваю; я, как дух, радуюсь". Это может быть просто языковым вопросом — и всё же этот бедный язык передаёт неточную идею и неверное определение. Эта идея всегда носилась в воздухе в Европе, и без сомнения мы испытали на себе её влияние и на первых порах заменяли «душу» термином "высшее я".

Поэтому мы использовали такие выражения, как "глядя вверх на высшее я", "слушая наущения высшего я" и так далее. Я помню, что мистер Синнетт иногда говорил о высшем «я» в несколько пренебрежительном тоне, замечая, что ему следовало бы проявлять больше внимания, чем можно заметить, к несчастной личности, которая внизу борется в его интересах, и шутливо предлагал организовать общество для просвещения наших высших «я». И только постепенно мы пришли к пониманию, что высшее «я» — это и есть человек, а то, что мы видим здесь внизу, есть только малая часть его. Только мало-помалу мы поняли, что есть лишь одно сознание, и что низшее, хотя и является несовершенным выражением высшего, никоим образом не отделено от него. Мы обычно думали о поднятии «себя» до тех пор, пока не сможем объединить себя с той славной высшей сущностью, не осознавая, что это высшее и есть наше истинное «я», и что объединить высшее с низшим на самом деле значит открыть низшее так, чтобы в нём и через него могло действовать высшее.

Чтобы основательно проникнуться теософическими идеями, требуется время. Не просто обычное чтение книг и даже не усердное их изучение делают нас настоящими теософами — нужно время, чтобы учение стало частью нас. Можно заметить это на примере новых членов. Люди присоединяются к нам — люди проницательного ума и глубочайшей веры, действительно желающие сделать всё возможное для теософии и впитать её настолько быстро и полно, насколько это возможно; и при всём рвении, с которым они изучают наши книги, они не могут сразу же оказаться в таком же положении, как более старые члены общества, и будут время от времени показывать это, допуская некоторые незрелые замечания, вовсе не гармонирующие с теософическим учением. Я вовсе не полагаю, что обычное течение времени может произвести соответствующий эффект — очевидно, что если человек, который не учится, будет членом в течение двадцати лет, то по прошествии этого времени он лишь немного продвинется, но тот, кто терпеливо изучает и долгое время живёт со знающими людьми, входит вскоре в дух теософии, или лучше сказать — дух теософии входит в него.

Потому очевидно, что новые члены не должны останавливаться в своей учёбе, но напротив, им следует постараться понять учения с разных точек зрения. Год за годом все мы движемся к тому, чтобы наше отношение ко всему приближалось к подходу тех, кто старше нас, как ученики, и достигается это в основном через общение и разговоры с ними. Учителя знают почти бесконечно больше, чем высшие из их учеников, и эти лучшие также продолжают изучение в их обществе; мы же, низшие ученики, знаем куда меньше, чем стоящие выше нас, и в свою очередь учимся у них; и таким же образом те, кто не достиг даже нашего уровня, могут научиться кое-чему в сотрудничестве с нами. Таким образом более старые члены всегда могут помогать новым, и этим последним предстоит многому научиться от тех, кто уже прошёл лежащую перед ними дорогу. Именно таким постепенным способом мы и пришли к пониманию высшего и низшего «я».

Если мы попытаемся выразить отношение личности к «я», то лучше всего будет сделать это, сказав, что первое — фрагмент последнего, крохотная часть его, выражающего себя со значительными трудностями. Мы встречаем человека на физическом плане, говорим с ним — и думаем, и говорим, что знаем его. Было бы немного ближе к истине, если бы мы сказали, что знаем тысячную часть его. Даже если развито ясновидение, причём развито на уровне каузального тела, и человек смотрит на каузальное тело другого — даже тогда, хотя он видит проявление «я» на его собственном плане, он всё ещё далёк от того, чтобы видеть настоящего человека. Я пытался при помощи иллюстраций в "Человеке, видимом и невидимом" дать некоторое одностороннее отображение одного из аспектов этих высших проводников, но эти иллюстрации на самом деле абсолютно неадекватны — они могут дать только тусклый набросок настоящего предмета. Когда кто-либо из наших читателей разовьёт астральное зрение, он может вполне резонно заметить нам, подобно царице Савской, сказавшей царю Соломону: "Вот, мне и вполовину не сказано", добавив: "вся эта слава и красота, окружающая меня во всех направлениях, представляется вполне естественной, и должно быть легко было дать лучшее описание." Но когда, увидев и пережив всё это, он возвратится в своё физическое тело и попытается описать это в физических словах, то думаю, что он встретит те же трудности, с которыми сталкивались и мы.