Момент истины (В августе сорок четвертого...) - [95]

В мыслях о дочери самым ужасным было сознание своей беспомощности, сознание, что там, далеко в Заволжье, страдает маленькое, столь дорогое ему существо, а он не в силах, не в состоянии чем-либо ей помочь… Вычитанная где-то еще до войны фраза: «Ревматизм лижет суставы и кусает сердце» – все время вертелась в его голове. «Лижет суставы и кусает сердце!»

– Ну что… – сбавляя скорость, сказал Хижняк. – Станем здесь?..

Алехин быстро осмотрелся по сторонам. Оказывается, уже миновали Шиловичи и подъехали к тому месту, где трое суток назад останавливалась полуторка, когда привезла Фомченко и Лужнова. Здесь, у мостика через речушку, он договорился встретиться с Таманцевым.

– Хорош.

Взяв автомат, он вылез из машины.

Когда подошел Таманцев, по его виду, по пятнам крови на гимнастерке и принесенному им узлу Алехин сразу понял: что-то произошло. В то же мгновение он обратил внимание на лопатку, подняв ее, повернул, увидел срез и подумал, что это, должно быть, лопатка Гусева… Откуда она взялась?

Эта догадка, разумеется требовавшая подтверждения, вывела его из состояния, в каком он пребывал после получения письма. Он помнил, что Гусеву выписали лопатку со склада за день до поездки и пользоваться ею он не успел, а этой копали, и Алехин поспешно стал выковыривать частицы земли, забившейся между черенком и шейкой лопатки.

Супесь без примеси других почв. Удивительно чистая, легкая и очень светлая. Исчезновение из «доджа» малой саперной лопатки работало на версию Полякова о наличии в этом районе тайника, где пряталась разыскиваемая рация, и если это лопатка Гусева, то значит… Такая легкая, необычайно светлая супесь встретилась Алехину только в одном месте: на поросшем суборью, сравнительно небольшом участке Шиловичского леса – он еще отметил тогда железную зависимость растительности от почвы.

Если это лопатка Гусева, то, по всей вероятности, тайник можно будет отыскать сегодня же, в крайнем случае завтра… И если рация еще там…

Если это лопатка Гусева, то ее нахождение на подловке у Юлии свидетельствовало о принадлежности Павловского к разыскиваемой группе, что также было весьма существенно, и Алехин невольно подумал, как обрадуются в таком случае Поляков и генерал.

Разминая крохотные комочки земли, он краем глаза увидел разложенное Таманцевым на плащ-палатке, посмотрел и, связав все воедино, понял, что была попытка задержания, но неудачная, и, наверно, кроме того, что лежит перед ним, есть еще только труп… А если так, то более огорчительную оплошность и неприятность в данной ситуации трудно себе представить.

– Что это? – указывая на плащ-палатку и присаживаясь на корточки рядом с ней, спросил Алехин.

Молчание Таманцева, его виноватый вид и поведение подтверждали самое неприятное предположение.

Алехин взял с плащ-палатки офицерские удостоверения, раскрыл оба, вгляделся в фотографии и узнал:

– Павловский…

Таманцев молчал. Алехин поднял голову, увидел у него в руке дюралевый портсигар, выпрямляясь, быстро взял его и, осмотрев, сказал:

– Надо полагать, это – Гусева… И лопатка тоже, очевидно, Гусева…

– Какого Гусева? – тихо проговорил Таманцев.

И тут Алехин подумал, что, находясь третий день здесь в засаде, Таманцев не знает ни о Гусеве, ни о том, что дело «Неман» взято на контроль Ставкой, ни о том совершенно небывалом, что уже вторые сутки творится в тылах обоих фронтов.

«Лижет суставы и кусает сердце!» – внезапно снова всплыло в голове Алехина. И, посмотрев на Таманцева, он огорченно спросил:

– Как же вы его упустили?

Бросив неприязненный взгляд на прикомандированных, Таманцев отвернулся и, помедля секунды, с неожиданной злостью сказал:

– По халатности, Павел Васильевич… Исключительно по халатности! Я должен был подставить свою голову, но, извините, не успел!

63. Поляков и Никольский

В семь часов утра, по настоянию Полякова, Егоров и Мохов отправились позавтракать и немного отдохнуть. Поляков обещал разбудить их в девять, про себя решив сделать это часом позже. Он знал, что наибольшее напряжение возникнет во второй половине дня и что, когда прибудет начальство из Москвы, выкроить хотя бы малость для сна или отдыха станет невозможно. Сам он, приняв со вчерашнего вечера уже третью таблетку «кола», чувствовал себя превосходно и работал с увлечением, споро и производительно.

В девятом часу появился добиравшийся на попутных машинах Лужнов, бледный, с трудом державшийся на ногах от потери крови и тряской дороги. Он сообщил, что Павловский при задержании застрелился, что пришел он один, причем не со стороны леса – очевидно, откуда-то приехал.

Лужнова била дрожь, зубы у него стучали, и Поляков не стал его расспрашивать – вскоре должны были вернуться Алехин и Таманцев. Поляков напоил его крепким чаем из термоса, с тройной порцией сахара, и отправил в госпиталь.

В девять часов, захватив с собой папки с документами и чистой бумагой, он поспешил в соседний кабинет, чтобы доложить в Москву о ходе розыска.

Телефон «ВЧ» был занят инженер-полковником Никольским. Чтобы не терять времени на хождения взад и вперед, Поляков расположился за свободным столом, раскрыл папки и продолжал работать.