Молотов. Тень вождя - [37]

«Советский Союз, разбивший финскую армию и имевший полную возможность занять всю Финляндию, не пошел на это... Никаких других целей, кроме обеспечения безопасности Ленинграда, Мурманска и Мурманской железной дороги, мы не ставили...»

Это был тот случай, когда делают хорошую мину при плохой игре.

Вообще, 1940 год стал апогеем карьеры Молотова. Именно тогда к Советскому Союзу были присоединены те территории, которые были выторгованы у Германии в пакте, носящем имя Молотова. В марте этого года 50-летний юбилей Молотова был отмечен наградами, Пермь была переименована в Молотов, имя Председателя Совнаркома стали присваивать колхозам и предприятиям. Вячеслав Михайлович чувствовал себя на вершине славы. И потом, до конца жизни, главным своим достижением Молотов считал то, что он добился максимально возможного территориального расширения Советского Союза в период Второй мировой войны и превращения Восточной Европы в сферу советского влияния.

18 июня 1940» года, когда определился полный разгром Франции, Шуленбург сообщал Риббентропу:

«Молотов пригласил меня сегодня вечером в свой кабинет и передал мне горячие поздравления советского правительства по случаю блестящего успеха германских вооруженных сил».

)

Ни рейхсминистр, ни германский посол не знали, что пятью днями ранее, 13 июня, Молотов встретился с только что прибывшим в Москву послом Франции Эриком Ла-бонном. Тот передал пожелание Парижа «обменяться мнениями о средствах поддержания равновесия сил», нарушенного германским наступлением. Иными словами, Франция просила советской поддержки. Молотов в ответ осведомился, готов ли Париж обсудить бессарабскую проблему, но у Лабонна не было инструкций на сей счет.

Не исключено, что Сталин готов был договориться с Парижем о союзе на условиях признания советской сферы влияния в Восточной Европе, выторгованной по договору Риббентропа — Молотова, чтобы ударить Гитлеру в спину, в почти неприкрытый Восточный фронт. Но быстрое и неожиданное поражение Франции летом 1940 года явил ось для Молотова ударом и сделало немедленный удар по Германии неактуальным. Поражение Франции полностью изменило политическую ситуацию на Европейском континенте.

12—14 ноября 1940 года Молотов побывал в Германии, где вел переговоры с Риббентропом и Гитлером об урегулировании спорных проблем в отношениях между двумя странами и возможности заключения союза. В первый день переговоров Молотова в Берлине произошел любопытный казус. Вот что вспоминает Валентин Бережков, впервые работавший тогда в качестве молотовского переводчика:

«На переговорах в имперской канцелярии с германской стороны участвовали Гитлер и Риббентроп, а также два переводчика — Шмидт и Хильгер. С советской стороны — Молотов и Деканозов и тоже два переводчика — Павлов и автор этих строк. В первый день переговоров, после второй беседы с Гитлером, в имперской канцелярии был устроен прием. Молотов взял с собой Павлова, а мне поручил подготовить проект телеграммы в Москву. В то время не было магнитофонов, стенографистов на переговоры вообще не приглашали, и переводчику надо было по ходу беседы делать в свой блокнот пометки.

С расшифровки этих пометок я и начал работу, расположившись в кабинете, примыкавшем к спальне Молотова во дворце Бельвю, предназначенном для высокопоставленных гостей германского правительства. Провозившись довольно долго с этим делом, я вызвал машинистку из наркомовского секретариата, который в несколько сокращенном составе прибыл с нами в Берлин. Едва машинистка вставила в пишущую машинку лист бумаги, как дверь распахнулась и на пороге появился Молотов. Взглянув на нас, он вдруг рассвирепел:

— Вы что, н-н-ничего не соображаете? Сколько страниц в-в-вы уже продиктовали? — Он особенно сильно заикался, когда нервничал.

Еще не поняв причины его гнева, я поспешил ответить:

— Только собираюсь диктовать.

— Прекратите немедленно, — выкрикнул нарком.

Потом подошел поближе, выдернул страницу, на которой не было ни одной строки, посмотрел на стопку лежавшей рядом чистой бумаги и продолжал уже более спокойно:

— Ваше счастье. Представляете, сколько ушей хотело бы услышать, о чем мы с Гитлером говорили с глазу на глаз? Он обвел взглядом стены, потолок, задержался на огромной китайской вазе со свежесрезанными благоухающими розами. И я все понял. Тут в любом месте могли быть микрофоны с проводами, ведущими к английским, американским агентам или к тем немцам, которым также было бы интересно узнать, о чем Гитлер говорил с Молотовым. На спине у меня выступил холодный пот.

Мне снова повезло. Но я понял: нельзя полагаться только на удачу, надо самому иметь голову на плечах. Молотов, заметив мою растерянность, перешел на спокойный деловой тон:

— Берите ваши записи, идемте со мной...

Машинистка, сидевшая все это время как окаменевшая, стремительно шмыгнула из кабинета, а мы перешли в спальню. Сели рядом у небольшого столика.

— Я начну составлять телеграмму и передавать вам листки для сверки с вашим текстом. Если будут замечания, прямо вносите в листки или пишите мне записку. Работать будем молча. Понятно?

— Ясно, Вячеслав Михайлович, прошу прощения...