Молотов. Тень вождя - [108]

Отмечу, что, помимо восторженных записей Феликса Чуева и свидетельств Никонова о горячо любимом им деде, сохранилась зарисовка Молотова-пенсионера, принадлежащая перу человека, достаточно критически настроенного по отношению к Вячеславу Михайловичу. Вот что пишет журналист Станислав Грачев, живущий ныне в Канаде:

«Речи свои Молотов до самой смерти считал надежным источником для изучения внешней и внутренней политики Советского С^оюза. Умер Молотов в 1986 году, прожив 96 лет. За год-полтора до кончины журналистский интерес привел меня к нему. Жил Молотов в государственном весьма скромном деревянном домике, довольно старом, я бы даже сказал — ветхом, с просевшими кое-где полами. Впрочем, и другие домики этого подмосковного особого дачного поселка, обнесенного глухим забором, под охраной, были не лучше. Глубокая старость наложила на Молотова свою тяжелую лапу, но он был еще вполне, что называется, в ясном уме и здравой памяти. Однако попытки разговорить былого премьер-министра о былых делах ни к чему не привели. Молотов'упорно стоял на своем и твердил одно и то же: читайте, мол, мои речи, мои выступления — в них все сказано, ничего другого k добавить не могу. На какое-то мгновение мне показалось, что он до того закоснел и загип-нотизировался, что сам искренне верит в правдивость своих былых речей и праведность былой сталинской политики. А потом эта мысль ушла. Что-то в его выцветших глазах и в лице, осыпанном, словно гречкой, на лбу и висках старческими пигментными пятнами, говорило о том, что он прекрасно осознавал и осознает, что публичные речи — это одно, а тайная политика — совсем другое, и в интересах государства совсем не обязательно, чтобы публичное и тайное стыковалось. В этом и государственная мудрость,

12 Соколои

и политическая гибкость. Верный своему, на особый манер понимаемому государственному и партийному долгу, имея за плечами длительные многострадальные десятилетия служения Сталину, он был убежден и остался в своем убеждении до конца — что все, что было сделано, и надо было сделать, что как было сказано — так и надо было сказать. Надо! И в этом весь Молотов. А ворошить прошлое через десятки лет, что-то пересматривать, перетряхивать, докапываться до подспудных причин и мотивов — не следует. Была всенародно провозглашаемая политика — вот она пусть и остается в истории».

И все же в беседах с Феликсом Чуевым Молотов вольно или невольно, но приоткрывал иной раз завесу над политическими тайнами.

В 1984 году, незадолго до смерти Вячеслава Михайловича, у него с Чуевым состоялся примечательный диалог:

— Очень много бездельников в стране, Вячеслав Михайлович.

— Для этого должны меры приниматься.

— Многие числятся на должностях, ни разу даже не показываясь на службе.

— Вот это наша беспомощность.

— Я знаю одного такого человека. Числится садовником, но ни разу не был на работе. Ему зарплату переводят на сберкнижку. А сам он делает частным образом цветные телевизоры и продает их. Детали ворованные.

— Ну вот. А так как у нас нет правильного взгляда на социализм, то и на это смотрят очень спокойно. Это уничтожить, кажется, не так трудно, но то не понимают, то смотрят сквозь пальцы.

— Таких много сейчас.

— Много, потому что не борются с этим.

— Пытаются бороться.

— Нет, не борются. На словах только.

Кажется, он прав, заметил про себя Чуев, вслух же робко возразил:

— Было постановление о дисциплине.

— Это так — для отписки.

— Поэтому и возникают разговоры насчет того, чтобы ввести небольшой процент безработицы — человек тогда будет держаться за свое место.

— Но это величайшая глупость, величайшая глупость. Тогда это уже не социализм.

— А как при социализме заставить всех работать?

— Это, по-моему, простая задача. Но так как мы не признаем уничтожение классов, то и не торопимся с этим. Это имеет разлагающее влияние.

Молотов предлагал бороться с пережитками капитализма, с капитализмом «в другой форме» — в виде спекуляции, воровства и взяток, путем перехода к планированию не только производства, но и распределения и полной отмены денег, иначе через лазейки к частной собственности, каковыми Молотов считал колхозы, «пойдем назад к капитализму».

Чувствуется, что Вячеслав Михайлович, дай ему волю, с удовольствием вспомнил бы сталинские времена и отправил бы тех, которые не хотят работать на благо социализма, в Магадан, на Печору или в Караганду, расконсервировав старые лагеря. А особо злостных бузотеров для острастки можно было бы и расстрелять. И никакой тебе безработицы! Счастье Молотова, что не дожил он до расцвета перестройки, когда появились кооперативы и частники, официально именовавшиеся «лицами, занимающимися индивидуальной трудовой деятельностью. Иначе пришлось бы ему в последние годы страдать, как Кагановичу, наблюдавшему, как рушатся «устои социализма».

Вячеслав Михайлович успел откликнуться на появление пьесы Михаила Шатрова «Так победим!», в которой впервые со сцены прозвучал текст ленинского завещания. Вячеслав Михайлович судил, очевидно, с чьих-то слов, так как сам спектакля не видел:

«В Художественном театре йри участии членов Политбюро во главе с Генеральным секретарем отмечено появление пьесы Шатрова о Ленине. Дошли до того, что Ленина играет комедийный актер (Александр Калягин. —