Молотобойцы - [18]
– А потому, что ежели ты будешь накладывать железо на железо внахлестку, а потом бить балдою, то внутри будут расщелины, пленки и зазубрины. Начнут они отрываться и крошиться, и пуля ровно не полетит. А если приложить…
– Тут-то тебе вернее разорвет, – сказал холодно хозяин, но в его глазах засветилось любопытство.
– Никогда не разорвет. Если приложить края трубки впритык, железо край в край сварится, и стенка будет ровная.
– А ну-ка, ребята, – крикнул бородач густым голосом, покрывшим шум кузницы, – этот старик хочет нас учить, как стволы наваривать! Его леший в засеке учил.
Кузнецы рассмеялись.
– Этот леший дед с махмары[45] думает учить нас, Никита Демидович, – сказал ближайший кузнец. – Пусть еще у наковальни постоит да годков десять балдой отстукает, тогда чему-нибудь научится.
3. ОТРЕЖЬ ДВЕНАДЦАТЬ ФУНТОВ ЖЕЛЕЗА!
Дед повернулся, махнул недовольно рукой и сделал шаг, чтобы уйти, но бородач схватил его за шабур.
– Нет, братец, ты уж останься и покажи-ка нам, как ты завариваешь стволы. Может, мы и впрямь людишки несмышленые. Попробуй ковать ствол. Только чтобы ты же потом из этой пищали палил. И если после третьего раза ствол не разорвет, то тебе я за работу заплачу три алтына. А если разорвет, то не пеняй, если твою рожу своротит. Только скажи напередки свое имя и отчество, чтобы нам знать, не тужить, по ком панихиду служить.
– Ладно, – сказал дед, и в его глазах вспыхнули злобные огоньки. – Касьян, бери кувалду, дайте-ка мне ручничок.
Касьян неловко взялся за кувалду. Она была непривычна и не по руке.
Дед скинул шабур и среди ручников выбрал себе один с узким концом.
– Где железо? – спросил Тимофей.
– Сам отрежь, – сказал, усмехаясь, хозяин. – Дайте-ка ему цельную полосу. Посмотрим, сумеешь ли ты откусить ровно двенадцать фунтов – фунт в фунт.
Молодой рабочий поднес Тимофею кусок полосового железа, четырехгранного, пальца в три шириной.
Дед засопел, оглянулся кругом, встретился с насмешливыми взглядами стоявших гурьбой, выпачканных сажей ковалей. Он швырнул ручник о землю, схватил полосу, взвесил на руках.
– Теперь, хозяин, дай мне ставилу у двенадесять хвунтов.
– Дать ему ставилу, – приказал хозяин.
Кузнецы загудели, перебрасываясь замечаниями. Один принес две гири клейменые – одна в десять, другая в два фунта.
Тимофей повернул их в руках, осторожно поставил на наковальню.
– Касьянушка, принеси-ка сюда вот тот жбан и ведерком зачерпни воды, – сказал он, указывая в угол, где стоял большой деревянный чан с водой, обычно нужной при закалке.
Касьян принес высокий глиняный кувшин и деревянное ведерко с водой.
Тимофей вынул из-за пазухи кожаный кошель, достал вощеную дратву и мелок. Дратву привязал он к большой гире и вдел на нить еще маленькую гирю. Обе гири он опустил в жбан, держа нить в руках.
– Ну-ка, Касьянушка, лей в жбан водицу, да не торопко.
Касьян, еще не понимая, к чему дело клонится, стал лить в жбан.
Вода приблизилась к краям.
– Хватит! – сказал Тимофей, когда вода сровнялась с краями жбана.
Дед осторожно вытащил гири, стряхнул капли в жбан, – уровень воды без гирь опустился.
Тимофей отбросил гири, взял снова полосу железа и стал осторожно опускать ее конец в жбан. Когда конец железа стал погружаться в воду, уровень воды одновременно начал подниматься и наконец опять сровнялся с краями, и в это мгновение старик перестал погружать железо.
– Дай-ка, Касьянушка, мелок.
Дед поднял полосу и обвел железо мелком по той черте, до какой оно было замочено водой.
Тогда Тимофей положил полосу на наковальню, наставил зубило на черту, обведенную мелом, и Касьян несколькими ударами кувалды отрубил кусок.
Кузнецы схватили отрубленную часть и взвесили на весах, – тяжесть ее была равна двенадцати фунтам.
– Кто же тебя научил так железо взвешивать? – спросил хозяин.
– Аглицкий литейный мастер Джонс на заводе Винниуса,[46] – сказал Тимофей и, схватив обрубленное железо клещами, положил его в горн, засыпал углями и приказал рабочему раздувать мехи.
4. ПИЩАЛЬНЫЙ СТВОЛ
Когда железо раскалилось до вишневого цвета, Тимофей перенес его на большую наковальню, над которой подымался конец бревна с железным двадцатипудовым набалдашником.
Рабочие пустили колесо, и молот гулко упал на наковальню.
Силой водяного колеса конец бревна с железным набалдашником равномерно обрушивался вниз, постепенно выпрямляя и утончая полосу на гладкой поверхности наковальни, пока будущее дуло ружья не стало нужной трехлинейной толщины. Тимофей прикидывал глазом, выжидал и наконец вынул полосу из-под молота и снова перенес ее в горн, заложив конец в самое гнездо. Засипели мехи, завертелись вихрем искры над гнездом, и полоса стала раскаляться. Когда конец ее засверкал белым светом, прыская, как снежинками, веселыми звездочками, Тимофей подхватил ее клещами и уложил на небольшую пищальную наковальню.
На этой наковальне было десять желобков – первый самый широкий, следующие постепенно суживались. Тимофей выровнял светившуюся полосу вдоль самого широкого желоба, сверху полосы протянул ровный железный костыль. Вслед за ручником старика Касьян начал ударять кувалдой по костылю, вдавливая полосу в желоб, отчего она начала сворачиваться.
Роман «Чингизхан» В. Г. Яна (Янчевецкого) – первое произведение трилогии «Нашествие монголов». Это яркое историческое произведение, удостоенное Государственной премии СССР, раскрывающее перед читателем само становление экспансионистской программы ордынского правителя, показывающее сложную подготовку хана-завоевателя к решающим схваткам с одним из зрелых феодальных организмов Средней Азии – Хорезмом, создающее широкую картину захвата и разорения Хорезмийского государства полчищами Чингиз-хана. Автор показывает, что погрязшие в политических интригах правящие круги Хорезма оказались неспособными сдержать натиск Чингиз-хана, а народные массы, лишенные опытного руководства, также не смогли (хотя и пытались) оказать активного противодействия завоевателям.
Роман «Батый», написанный в 1942 году русским советским писателем В. Г. Яном (Янчевецким) – второе произведение исторической трилогии «Нашествие монголов». Он освещающает ход борьбы внука Чингисхана – хана Батыя за подчинение себе русских земель. Перед читателем возникают картины деятельной подготовки Батыя к походам на Русь, а затем и самих походов, закончившихся захватом и разорением Рязани, Москвы, Владимира.
Роман «К „последнему морю“» В. Г. Яна (Янчевецкого) – третье заключительное произведение трилогии «Нашествие монголов», рассказывающее о том, как «теоретические доктрины» Батыя о новых завоеваниях на европейском континенте – выход к берегам «последнего моря», превращаются в реальную подготовку к походам татаро-монгольских полчищ сначала в среднее Поднепровье, потом на земли Польши, Моравии, Венгрии, Адриатики.
Историческая повесть известного советского писателя В. Г. Яна (Янчевецкого) «Огни на курганах», впервые изданная в 1932 году и в последствии переработанная и дополненная, рассказывает о талантливом, но жестоком завоевателе Александре Македонском. Писатель постарался изобразить его таким, каким он был в действительности: разрушителем городов, истребителем мирного населения целых районов, казнившим каждого, кто оказывал ему сопротивление или казался подозрительным.
Роман «Чингисхан» – эпическое повествование о судьбе величайшего полководца в истории человечества, легендарного объединителя монголо-татарских племен и покорителя множества стран…«Батый» – история еще одного великого завоевателя, хана Батыя, расширившего границы монголо-татарской империи до севера Руси и вторгшегося в Польшу и Венгрию.«К “последнему морю”» – эпопея о противостоянии Руси и монголо-татарских завоевателей, о тонких связях, поневоле сложившихся между победителями и побежденными, о взаимном культурном и политическом влиянии русских и монголов, – но прежде всего о чести и мужестве, в равной степени присущих и тем, и другим.Монгольские всадники по-прежнему стремятся к «последнему» – Средиземному – морю, монгольские ханы-полководцы по-прежнему мечтают о всемирном господстве.
Повесть «Юность полководца» посвящена князю Александру Невскому и рассказывает о заслугах князя в качестве организатора обороны Великого Новгорода от натиска шведов и Тевтонского ордена в начале 40-х гг. XIII в. При этом автор показывает, что Новгород под руководством этого князя был той частью «русской земли», которая сохранила не только какую-то независимость от Орды, но и очевидную боеспособность в борьбе с агрессией западных соседей.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.