Молот ведьм - [67]

У Вирджилио Массерано, когда Джустиниани навестил его, был все такой же больной вид, как в их первую встречу, он сидел с бокалом коньяка, безучастно уставившись в огонь камина. Рядом лежали лист бумаги и перо.

«Земля — сгнивший мозг в черепе чудовища,

полночь ношу я в зрачке своём,

разлагается во мне душа моя,

зачем вы разбудили меня над безднами…» 

— прочёл Джустиниани и вздохнул.

Сам он подумал, что грехи этого несчастного гонят его из боли в боль, из праздного в пустое, из смертного в гибельное. Мессир Вирджилио стоял у грани отчаяния и был почти покойником.

Джустиниани не стал интересоваться у Массерано, откуда у Гвидо взялся вольт Вирджилио, и какие гибельные желания сделали его заложником дьявола. Винченцо понимал это и сам.

Массерано был единственным, кто не смутился и не растерялся, когда Винченцо протянул ему безделушку.

Казалось, ему было всё равно.

— Вы странный, — пробормотал он. — Я, наверное, должен сказать спасибо. Но это ничего не меняет. Смерть — это практическое убеждение и философская догма, а род смерти — от колдовских шуток до банального апоплексического удара в постели — значения не имеет, поверьте.

— Это не догма, — усмехнулся Джустиниани, — это вершина пессимизма. Грех есть необходимость, зло есть необходимость… Слышали. Но и Христос имеет свои постулаты: святость есть необходимость, и добро есть необходимость. Чем лечиться от греховности, от мелкости, от смертности? Богом, Его безгрешностью Его бездонностью, Его безмерностью. В соприкосновении с Ним мы освящаемся, обретаем бездонность и бессмертие. И смерти больше не будет…

Джустиниани понимал, что говорит напрасно. Смерти не было для него, а этот человек был мёртв. Слабость воли не позволила ему в юности устоять перед дьявольскими приманками мира, он растратил силы в пустоте, зрелость наказала его дурными болезнями и бессилием. Больной и безвольный, он заворожённо наблюдал приближение к себе чудовищного паука — Смерти, а опутывающая его паутина греха не давала ему шансов выпутаться.

— Знаете, — пробормотал Массерано, — как я ненавижу эти проклятые мысли… Мысль навязана человеку, мысль думает и тогда, когда ты упорно не желаешь этого. Мы — мученики мысли. О, если бы измученный человек нашёл смерть, в которой умерла бы всякая мысль без остатка, умерла на все времена!.. Но постойте, я же хотел спросить. Мне почему-то показалось, что вы можете это знать. Помните, в Писании говорится о Тайне беззакония? Я все думал… Тайна. В чём она, по-вашему? Впрочем, о чём это я спрашиваю…

Джустиниани вообще-то о тайне беззакония знал, или, во всяком случае, догадывался. Чем глубже человек погружается в грех, тем глубже в его сознании пропасть между ним и вечностью. Он видит только себя — самозваного, мизерного бога на помойке вселенной. Отсюда так много людей с недалёкими мыслями, с короткими ощущениями, жалкими чувствами и гибельными желаниями.

Граф между тем поднялся. Распахнувшиеся ненадолго провалы души сомкнулись, перед Винченцо снова был светский человек.

— Ваш успех у девиц далеко превосходит тот, что имел Гвидо. Вам завидуют, вас обсуждают, по сути, только о вас все и говорят. Моя супруга тоже, — вяло обронил Массерано.

Джустиниани нахмурился. Уж не был ли Массерано просто сутенёром своей жены, что случалось в свете не так уж и редко? Граф, безусловно, знал, что Убальдини был любовником его жены, знал, видимо, и об остальных её связях. Граф словно прочитал его мысли.

— Я привык к Ипполите, хоть и знаю, что она неверна мне. Но она меня понимает. Это важно, живая душа рядом, я привязан к ней. — В словах его сквозила боль, и Винченцо понял, что Массерано просто довольствуется тем, что может получить, — хоть что-то живое рядом… — грустно повторил он.

Джустиниани кивнул. Ему было жаль Вирджилио, но, понимая, что мертвецов надо оставлять мертвецам, он направился к герцогине Поланти.

Едва Джустиниани поднялся на порог, он понял, что её светлость знает, зачем он пришёл: очевидно, Мария Леркари всё-таки сболтнула подружке, что обрела свободу. Донна Гизелла смотрела насторожено и подозрительно, Джустиниани достал её вольт и тут улыбнулся.

— Возвращу не задаром, — Винченцо сел в кресло, не дождавшись предложения от герцогини, и закинул ногу на ногу, — научите меня наводить порчу. — Джустиниани хотел понять, может ли помочь несчастной Марии Убальдини. — Думаю, это может мне пригодиться.

Старуха растерянно уставилась на него.

— Вас? Учить? — она подлинно изумилась, — вы же Наследник! Пожелайте зла человеку и мысленно вылейте на него бочку смолы. Возжелайте его гибели. Тут уж, как говорил ваш дорогой дядюшка, у каждой ведьмы свои рецепты и наговоры, но главное — ненависть. А сил у вас как у легиона бесов.

— С чего вы это взяли? — оторопел Джустиниани, голос его сел от неожиданности.

— А Убальдини, а Берризи, а Пинелло-Лючиани вчера в церкви? И я ведь заметила — вы не хотели Андреа убивать. Просто вразумили, да?

Джустиниани облизал пересохшие губы и, вынув платок, стёр испарину со вспотевшего лба.

— Не знаю, — Винченцо понимал, что ничего не сможет объяснить старой ведьме, да не хотел ничего объяснять, — а как убрать порчу?