Молоко с кровью - [30]

– Выброси те конфеты, мама, – ответила Маруся. – Старые… Теперь совсем несъедобными стали.

– А среди конфет намысто коралловое, – продолжает Орыся. Из кармана вынула, на стол положила. – Ты, верно, искала…

Маруся к столу около мамы присела, намысто тяжелое ладонью погладила.

– Ох и соскучилась я по нему! Почти год не ношу, а каждый день рукой по груди – все ищу свои кораллы.

– Вот и носи.

– Не буду.

– Ох уж эти мне причуды! – Орыся руку к намысту протянула, убрать хотела, говорит: – Хорошо, назад положу.

Маруся намысто выхватила, к груди прижала.

– Да нет… Пусть у меня будет.

Вот тут бы и припомнить Марусе странный сон, так нет, повела маму в маленькую комнату, где уже и колясочка стоит, и кроватка детская, и пеленок с два десятка.

– И отчего же все розовое? – спросила Орыся.

– Так дочка будет, – уверенно ответила Маруся.

– Кто знает? Купила бы желтые пеленки или беленькие… И девочке подошли бы, и мальчику, – сказала рассудительная Орыся.

– Анжеликой назову, – прижалась к маме Маруся. – Женщина такая была… Самая красивая. Все мужчины по ней с ума сходили, а она хромого и саблей порубанного любила.

– Прости Господи! – испугалась Орыся. – Это ты своему дитятку такого мужа желаешь?

В конце марта в районном родильном доме Маруся родила ладного, крепенького мальчика и, только он выпорхнул прямо в руки акушерке и та радостно объявила: «Мальчик!», попыталась подняться с кресла, упала, но прошептала:

– Не путайте… Девочка…

– Парень! – Акушерка поднесла дрожащий живой комочек к Марусе. – Богатырь! А красавец…

– Да поверните! Поверните, чтобы видно было, – расплакалась, и недоумевающая акушерка покрутила новорожденным перед Марусиным лицом. – Или не рады?

– Муж умрет от счастья, – прошептала. Зачем-то приложила руку к груди, слабо улыбнулась, и акушерка положила малыша просто Марусе на грудь.

Маруся посмотрела на белое личико с черными глазенками и такими же черными кудрями, осторожно прикоснулась к малышу.

– Вот, сыночек, теперь ты мое намысто.

Акушерка рассмеялась.

– Это точно! У меня двое. Близнецы. Уже по двадцать лет, а до сих пор у меня на шее. Ну ничего… Муж есть, поднимете.

Через неделю после Маруси Татьянка прямо в библиотеке родила рыжую девочку.

Ясно, что не нарочно целилась, чтобы среди книг мучиться. Еще за месяц до срока пошла в декретный отпуск, но иногда заглядывала в библиотеку, чтоб объяснять школьнице Маринке, которая взялась после уроков в библиотеке подрабатывать, как вести учет книг, формуляры составлять и беречь книги от пожара, потому что были в Ракитном такие читатели, которые прямо с сигаретами пытались в библиотеке толочься.

И в тот день заскочила. Даже ухватила стопку сданных читателями книг, чтоб отнести их на полки, три шага ступила…

– Ма-а-а-ма! – испугалась. На пол опустилась. – Ну, все! Помру!

Не померла. Пока быстроногая Маринка вихрем слетала к Нине Ивановне в школу, потом в фельдшерско-акушерский пункт за медсестрой Натальей и в контору, потому что председателю колхоза абсолютно все нужно знать, Татьянка уже смирилась с обстоятельствами, лежала на полу за библиотечной стойкой и пыталась дышать так, как рекомендуют в умных книгах. Нина Ивановна и медсестра Наталья подоспели как раз к тому моменту, когда Татьянка натужилась и без промедлений и боли за несколько минут родила крикливую девочку.

– Ой! Побегу председателю скажу, что девочка! – обрадовалась школьница Маринка.

– А Степа… Степа уже знает? – спросила Татьянка.

Она еще лежала на полу, встать опасалась, хотя – смогла бы. Медсестра завернула рыжую малышку в простыню, дала Татьянке в руки. Татьянка улыбнулась и во второй раз за всю жизнь стала такой красивой, что не заметить этого было просто невозможно.

– Степа? Какой Степа? А-а! Немец! Ой! О нем я забыла, – призналась Маринка.

– Так бегом! – прикрикнула Нина Ивановна, и девчушка помчалась.

Степка как раз сидел в тракторе, смотрел в весеннюю степь, курил, как зараза, и думал, что нужно было в свое время ехать на учебу, потому что все равно Маруся стала недосягаемой, как звезда в небе, а на учебе, может быть, хоть бы как-то забыл о ней. Вытащил из кармана конфету, посмотрел, вздохнул и спрятал…

– Дядя Степан! – заорала за его спиной Маринка.

Оглянулся.

– Ты или сдурела? Какой я тебе дядя? Мне еще и тридцать не стукнуло.

– А как же мне вас звать? – растерялась Маринка.

– Степаном зови, – ответил. – А что нужно?

– Ничего. У вас дочка родилась. В библиотеке! – рассмеялась. – Верно, страх какой умной будет!

И побежала. Немец спрыгнул с трактора, окликнул девочку.

– Стой! – забормотал. – «Страх», «страх»… То-то и оно.

Маринка оглянулась.

– Вам чего еще?

– Иди сюда. Спрошу кое-что по секрету.

Подошла. Немец покраснел и тихо спросил Маринку:

– А ты ее видела?

– Кого? – не поняла Маринка.

– Ну… Девочку… Которая родилась.

Маринка весело закивала: а как же!

Немец покраснел еще сильнее и еще тише спросил:

– А нос у нее… С горбинкой или…

– Да нет! Маленький симпатичный носик. Ей-богу! Не вру!

– Вот это дело! – повеселел немец и побежал к библиотеке.

Лешка так гордился рождением сына, что настороженное Марусино настроение списывал на тяжкие муки, что выпали ей во время родов.