Молодой Верди. Рождение оперы - [7]

Перед отъездом его из Буссето маэстро Провези говорил ему:

— Я уверен, что ты поступишь в консерваторию без труда, но не на правительственную стипендию. На нее рассчитывать трудно и, пожалуй, лучше вовсе на нее не рассчитывать. Из-за возраста. Однако беспокоиться тебе нечего. И даже в прошении, которое ты направишь в правительственную канцелярию, это обстоятельство, то есть то, что тебе восемнадцать лет, следует подчеркнуть. И при этом покорнейше просить допустить тебя к испытаниям. Допустить, несмотря на возраст. И комиссия профессоров обязана тебя проэкзаменовать. Потому что в уставе консерватории есть параграф, где сказано: в случае, если экзаменующийся вышел из возраста, установленного для поступления в консерваторию, но обладает выдающимися способностями, он может быть принят как исключение. Как исключение, понимаешь? — И тут Провези поднял указательный палец и сделал многозначительную паузу. А Верди ждал. И тогда Провези сказал: — Вот это и есть тот параграф, который касается тебя. Понимаешь? Ты как раз и являешься этим исключением. В твоем таланте, в твоих выдающихся способностях не усомнится ни один музыкант. И пианист ты незаурядный. Я скажу даже, что пианист ты, несомненно, превосходный. Поэтому я и уверен, что ты поступишь в консерваторию без труда. И бояться экзамена тебе нечего.

А потом Провези написал письмо Алессандро Ролле, старому другу, знаменитому когда-то маэстро. Он знал его давно. Когда Провези учился в Парме, Ролла был прославленным скрипачом-виртуозом, к которому отовсюду съезжались ученики. И у него тогда учился Никколо Паганини. И хотя Ролла был значительно старше Провези, между ними завязалась дружба. Дружба на всю жизнь. Потому что оба были патриотами и оба любили музыку. А потом Роллу пригласили в Милан, и он стал дирижером оркестра и первым скрипачом в театре Ла Скала. А когда была основана консерватория, Ролла один из первых был назначен в новую консерваторию профессором. Вот как славен и уважаем был тогда маэстро Алессандро Ролла.

Но все это было давно. Очень давно. Консерватория была основана двадцать пять лет назад. И лет десять Провези не видел Роллу. И Провези не знал, да и не мог знать, что за последние годы Ролла совсем состарился и даже одряхлел и почти отстранился от дел. Ничего этого Провези не знал и не думал об этом. Он написал старому другу длинное письмо. Написал о Джузеппе Верди. Написал о том, что у Верди необыкновенный талант, написал, что он замечательный юноша и что он очень беден, и что ему необходимо получить всестороннее музыкальное образование в большом городе, в столичной музыкальной школе. И еще Провези написал, что Джузеппе Верди — его любимый ученик и что он — Провези — возлагает на Верди большие надежды и твердо верит в его огромные творческие возможности. И не он один верит в славное будущее юноши. Эту уверенность разделяют с ним лучшие музыканты города, члены Филармонического общества во главе с председателем общества, синьором Антонио Барецци. И только в конце письма маэстро Провези упомянул о том, что Верди уже исполнилось восемнадцать лет.

Ролла ответил Провези с первой почтой. Маэстро был счастлив удружить приятелю и облагодетельствовать молодого начинающего артиста. Письмо было обнадеживающим. «Ученика твоего, — писал Ролла, — в консерваторию мы, без сомнения, примем. Я со своей стороны приложу к этому все силы и то небольшое влияние, которым пользуюсь среди моих коллег». Провези думал, что только скромность заставляет Роллу писать таким образом. Провези ошибался. Влияние состарившегося маэстро как в совете профессоров, так и в дирекции консерватории было действительно ничтожным. «Думаю, впрочем, — писал Ролла далее, — что вмешательства моего в это дело вовсе не потребуется, ибо подлинный талант всегда сам за себя говорит. Как ты думаешь?»

И вот теперь Верди был уже в Милане. Он сидел в одном из классов консерватории, во втором этаже, в конце коридора и думал, что его вот-вот вызовут куда-то, где собрались экзаменаторы, строгие или снисходительные — этого он не знал — и уже через какой-нибудь час, а то и через несколько минут — почем знать? — ему придется показывать все, что он умеет, и показывать все это в самом лучшем виде, дабы все эти профессора-экзаменаторы признали его достойным поступить в консерваторию. Необходимо, чтобы они признали его дарование выдающимся. Потому что поступить в консерваторию он должен во что бы то ни стало. От этого зависит вся его будущность. Этим определится его судьба. Он должен быть принят. Должен поступить. Во что бы то ни стало.

А если экзаменаторы не признают способности его исключительными и не найдут возможным зачислить его в консерваторию… Эта мысль устрашала. Но он не хотел бояться. И не боялся. Нисколько не боялся. И хотя он испытывал состояние небывалого нервного напряжения, и ощущал в груди неприятную пустоту, и слышал беспорядочное и гулкое биение собственного сердца, он говорил себе, что это от смущения, от чувства неловкости, потому что он один взрослый среди детворы. Уж очень маленькие дети поступали вместе с ним в консерваторию. Он должен был казаться им нелепым и неуклюжим великаном. Конечно же, это было так. И конечно, именно от этого ему было не по себе. Было неловко. Но не страшно. Только неловко.