Молодой Верди. Рождение оперы - [35]

Мимо них прошла служанка с тяжелым баулом.

— Это надо поставить кучеру под сиденье, — крикнул ей вдогонку синьор Антонио.

— В большом городе легче уцепиться за колесо фортуны, — сказал подеста. — Если опера, которую маэстро везет с собой, будет поставлена и пройдет с успехом, для него начнется новая жизнь.

Появление маэстро было встречено аплодисментами. Оркестр грянул приветственный марш. И тут произошло неожиданное замешательство. По вине мальчика с букетом. Никто не ожидал от него такой глупой детской выходки. Как только он увидел Верди, он отделился от товарищей и зашагал к нему навстречу. Цветы он поднял высоко над головой. Может быть, на него так подействовала музыка? Ему захотелось маршировать. Он совсем забыл про синьору Маргериту.

Но старшие школьники помнили о ней. Они бросились за мальчиком, чтобы остановить его. Опоздали. Букет был уже в руках Верди. Что поделаешь? Школьники окружили маэстро. Они очень любили его и им было жаль, что он уезжает. Они стояли посреди улицы и наперебой желали ему счастливого пути. Оживленный детский говор нарушил торжественность момента. Филармонисты были вне себя. Эффект подношения лаврового венка был сорван.

Композитор казался озабоченным. Ему было трудно говорить. Он часто болел ангиной. С детства. И знал по опыту, что такая погода, как сегодня, неминуемо вызовет приступ мучительной болезни. И хотя синьора Мария своими руками повязала ему на шею новый шерстяной шарф («Подарок от любящей тещи, — сказала она, — и смотрите, не хворайте, у вас семья»), и хотя шарф был очень теплым, маэстро боялся сырости воздуха и торопился ехать.

Конюх снял мешки с овсом, висевшие на шее у лошадей. Кучер взобрался на козлы.

Маргерита вышла, окруженная сестрами и подругами. На ней был стеганый бурнус табачного цвета и на голове такого же цвета бархатный капор, подбитый синий шелком. Подруги с восхищением разглядывали ее наряд и втайне немножко завидовали ей. Она будет жить в Милане. Ее муж будет знаменитым. Не всякой так посчастливится.

Глаза у Маргериты были заплаканы, но она знала, что это не нравится маэстро, и, чтобы не огорчать его, она сквозь слезы улыбалась.

Синьор Антонио поддерживал дочь под руку. Откидная подножка была очень высокой. Джованни заботливо укрыл ноги сестры клетчатым пледом.

— Пиши нам, Гита, не забывай родных.

— Теперь дайте сюда малыша, — сказала Гита. И протянула руки. Марианна осторожно передала ей сына. Он был туго запеленут — вся в белом куколка со смуглым личиком — и крепко спал. Все утро спал и не просыпался, несмотря на суматоху. Спокойный ребенок. Подруги посылали Гите воздушные поцелуи.

— Addio! Addio, Гита.

В толпе переговаривались:

— Посмотрите на жену маэстро, до чего мила!

И какая-то старуха в черном платке, седая и строгая, сказала громко:

— Жена маэстро — славная женщина.

— Едем, едем! — говорил композитор. Его начинала раздражать вся эта затянувшаяся церемония проводов. Ждать было нечего. Все баулы и свертки были сложены и размещены в карете.

— С богом, — сказал синьор Антонио.

Но тут Тереза бросилась сестре на шею, вся в слезах.

— Я буду скучать без тебя, Гита. Я не могу жить без тебя!

Джованни снял ее с подножки и с силой захлопнул дверцу кареты. Стекла задребезжали. Кучер натянул вожжи. Музыканты заиграли громко и фальшиво. Маэстро поморщился. Сырость все же попала в медные инструменты. Карета тронулась.

И в эту минуту теплый весенний ветер разогнал клубившиеся пухлые облака в том месте, где было солнце. И, как это бывает в таких случаях, все мгновенно преобразилось. Стало светло и празднично. Точно по заказу. Как в театре.

— Радуга, радуга! — кричали школьники. И прыгали, и хлопали в ладоши. Толпа аплодировала. Радуга была очень яркой и широкой. Она перекинулась аркой через весь горизонт.

— Это хорошее предзнаменование, — сказал подеста.

Синьор Антонио ничего не ответил. Он смотрел вслед отъехавшей карете. Синьора Мария вытирала глаза кружевным платком.

— Ах, боже мой, синьор подеста, — сказала она, — кто может знать, что их ожидает? Я так боюсь за мою девочку. Он увозит ее в чужой город, где нет ни дома, ни родных, ни друзей. Все у них так неопределенно, ненадежно — подумать страшно! Ребенку полгода… старшую малютку они уже потеряли… Семейное счастье хрупко, синьор подеста. Разбить его так легко.

Толпа заметно редела. Там, где только что стояла карета, спокойно разгуливали голуби. На соборной колокольне пробило два. Люди возвращались к привычным делам и заботам, но по пути многие все еще продолжали говорить о маэстро.

Одни говорили, что Верди ждет в Милане бесспорный триумф. Года не пройдет, как его имя прогремит по всей стране, вот увидите. Другие под большим секретом передавали друг другу, что первая написанная маэстро опера «Оберто» принята знаменитым импресарио Мерелли и будет поставлена в театре Ла Скала.

Но клерикалы, враги Верди и филармонической партии — они пришли воочию убедиться в том, что маэстро уехал, — усмехались недоброй усмешкой. «Не будем торопиться. Поживем, увидим». И выражение лица у них было такое, точно они уже видят композитора развенчанным и посрамленным.