Молодой Сталин - [7]

Сверившись с графиком, Аннета и Пация разделились и заняли новые позиции по обе стороны площади. На Дворцовой улице сомнительные посетители знаменитого духана “Тилипучури” – князья, сводники, наушники и карманники – уже пили грузинское вино и армянский коньяк; рядом возвышался роскошный дворец князя Сумбатова.

В это время Давид Сагирашвили, еще один революционер, знавший Сталина и кое-кого из бандитов, зашел в гости к другу, который владел лавочкой над духаном; у порога его встретил радушный и гостеприимный разбойник Бачуа Куприашвили, который “немедленно предложил мне стул и стакан красного вина, по грузинской традиции”. Давид выпил вино и собирался уходить, но разбойник “с исключительной вежливостью” предложил ему остаться и “отведать еще закусок и вина”. Давид понял, что “они впускали людей в ресторан, но назад не выпускали. У дверей стояли вооруженные люди”.

Заметив, что на бульваре показался конвой, Пация Голдава, стройная темноволосая дозорная, побежала за угол к Пушкинскому саду и замахала газетой ждавшему ее у ворот Степко Инцкирвели.

“Начинаем!” – негромко сказал тот.

Степко кивнул Аннете Сулаквелидзе, которая стояла снаружи у выхода из “Тилипучури”, и она подала знак, предназначенный для сидевших в духане. Вооруженные мужчины у входа подозвали их. “По условному сигналу” Сагирашвили проследил, чтобы заговорщики в духане отставили стаканы, взвели курки пистолетов и высыпали на площадь, распределившись по ней, – худые, чахоточные молодые люди, которые уже несколько недель толком не ели. Иные из них были бандитами, иные – отчаянными сорвиголовами, а иные – обычное в Грузии дело – обнищавшими князьями из провинциальных замков без стен и крыш. Они совершали преступления, но пеклись не о деньгах: они были преданы Ленину, партии и своему тифлисскому кукловоду – Сталину.

“Роли каждого из нас были расписаны заранее”, – вспоминала третья девушка из банды, Александра Дарахвелидзе, подруга Аннеты, всего девятнадцати лет от роду, но уже ветеран нескольких ограблений и перестрелок.

Бандиты взяли на себя полицейских – городовых, которые на уличном жаргоне именовались фараонами. Двое стрелков приметили казаков у здания Городского совета; остальные отправились на угол улицы Вельяминова и Армянского базара; это было уже недалеко от Госбанка. В своих неопубликованных мемуарах Александра Дарахвелидзе пишет, как охраняла один из углов вместе с двумя стрелками.

Тем временем Бачуа Куприашвили, делавший вид, что читает газету, заметил вдалеке клубы пыли, летящие из-под лошадиных копыт. Они приближались! Бачуа свернул газету, приготовился к броску…

Кавалерийский капитан с блестящей саблей, прогуливавшийся по площади, велел прохожим отойти подальше, но, когда его никто не послушался, вскочил на свою породистую лошадь. Он был не офицером, а образцовым грузинским beau sabreur[5] вне закона – полурыцарем, полубандитом. Это был Камо, двадцатипятилетний руководитель дружины и, по словам Сталина, мастер перевоплощений, который мог выдать себя за кого угодно – хоть за князя, хоть за деревенскую прачку.

Он держался чопорно, полуослепший левый глаз косил и закатывался; за несколько недель до того у него в руках взорвалась одна из его собственных бомб, и он все еще не оправился от этой травмы.

Камо был “словно околдован” Сталиным, который приобщил его к марксизму. Они выросли вместе в диком городе Гори в семидесяти двух километрах от Тифлиса. Камо был изобретательным и дерзким грабителем, настоящим Гудини по части побегов из тюрем, легковерным простаком – и в то же время полубезумцем, подверженным психопатическим приступам жестокости. Неестественно спокойный, с пугающим “матовым лицом” и пустым взглядом, он хотел служить своему господину и часто умолял Сталина: “Давай я его зарежу!” С безрассудной отвагой он совершал самые чудовищные, леденящие душу поступки: однажды он засунул руку в рассеченную грудь своего противника и вырезал у него сердце.

Всю жизнь Сталина его особый магнетизм будет притягивать и покорять аморальных безудержных психопатов. Его подельник с детства Камо и эти бандиты были первыми в длинной цепи. За Сталиным шли “бескорыстные молодые люди”, которыми он “пользовался как орудием, как машиной”³. Камо часто приходил домой к Сталину. Там же он одолжил саблю отца Като, заявив, что собирается изобразить казачьего офицера⁴. Даже Ленин, щепетильный юрист, воспитанный как дворянин, был заворожен смельчаком Камо, которого называл “кавказским бандитом”. “Камо, – говорил Сталин в старости, – был по-настоящему удивительным человеком”⁵.

“Капитан” Камо повернул лошадь к бульвару и смело пустил ее в рысь мимо конвоя, приближавшегося к площади с другой стороны. Он хвастливо говорил, что, когда начнется стрельба, “все будет окончено в три минуты”.

Казаки галопом въехали на Эриванскую площадь: двое в начале процессии, двое в конце и еще один сбоку от двух фаэтонов. Сквозь пыль бандиты видели, что в карете сидят двое мужчин в сюртуках – кассир Государственного банка Курдюмов и счетовод Головня – и двое солдат со взведенными ружьями, а второй фаэтон занимали полицейские и солдаты. Всего лишь за несколько секунд грохочущая процессия пересекла площадь и уже сворачивала на улицу Сололаки, где стояло новое здание Госбанка: статуи львов и античных богов на его фасаде символизировали процветание русского капитализма