Молодой негодяй - [17]

Эсэсовцы входят на веранду, и Поль, еще более сморщив полосатые, серые с черным брюки, склоняется в реверансе. Говорит он, как правило, мало, потому бормочет: «Бонжур…» — и подсаживается к столу. Веселый, подтянутый, восторженный, как молодой офицер, Викторушка в шляпке, в хаки-штанах, босоножках и искусственного шелка рубашке с коротким рукавом, напротив, разговорчив. Оглядев веранду и, по-видимому, решив, что зрителей достаточно, он становится в позу и восклицает «Хайль!», выбрасывая руку в гитлеровском салюте. Шокированное козье племя, закусывающее и тоже пьющее водку (но разливая ее под столом), глухо и еще фразонеразличимо ропщет. «Хулиганство какое!» — в ужасе разворачивается к ним из-за ближнего стола женщина в очках. Некрасивое лицо ее болезненно морщится.

— Золдатен!.. — начинает свое выступление Викторушка, сияя. Одна из речей Гитлера. Викторушка не поленился выучить наизусть, может быть, с десяток его речей, заучив и интонационный, и эмоциональный стиль фюрера. Отличнейший немецкий язык. Викторушка окончил Институт иностранных языков и уже успел побывать в завучах школы в Братске, в Сибири, откуда возвратился через шесть месяцев. За шесть месяцев он, однако, успел в Братске жениться и развестись, после того как метнул в тестя — доктора — нож. Нож воткнулся в дверь над самым скальпом доктора, срезав несколько волос тестю.

Викторушка заканчивает речь, и Эду кажется на мгновение, что сейчас все стадо козьего племени набросится на них, такое зловещее молчание воцаряется на веранде, только вдалеке рычат, видимо, голодные или раздраженные тигры. Генулик медлит, смакуя зловещее молчание, не спеша отодвигает стул, встает и наконец говорит, обращаясь к обедающим: «Товарищи! Поаплодируем студенту из Германской Демократической Республики, блестяще исполнившему для нас речь Гитлера из пьесы «Падение Берлина».

Козье племя, даже охотнее, чем это необходимо, аплодирует. Их честь спасена. Драться не пришлось. Что существует пьеса «Падение Берлина», может быть, никто и не поверил, но важно, что произнесение единственно понятых из всей речи нехороших немецких слов «коммюнистен», «комиссарен», «юден», «партизанен» узаконено и объяснено. Жаркий августовский день прекрасен, водка и портвейн хороши и жгучи, подмышки у платьев женщин потемнели, и запах пота, плотский, вещественный, живой, летает меж столами, смешавшись с запахом закусок. А рядом — в десятке шагов — овраг, в который можно спуститься и совершить там любую естественную надобность от простых «пипи» и «кака» до грубого летнего совокупления. Зачем драться?

— Благадар'ю ваз, товарышча! — щелкая каблуками, опять вытягивается в позе хайль «демократический немец», и Генка, обожающий своих друзей и острые моменты, с довольнейшей, но привычно-сдержанной улыбкой протягивает ему стакан с водкой. «Студент из хорошей Германской республики» отхлебывает небольшой глоток и садится. Он пьет мало. Возможно, причина его нелюбви к алкоголю — алкоголик-отец. Алкоголик шесть лет назад стал и одноглазым. Глаза его лишил Викт'ор.

Произошло это, по словам «мсье Бигуди», следующим образом. Родители Викт'ора, как и родители «мсье Бигуди», живут на Тюренке в небольшом частном доме. Однажды Викторушка, только что (в первый раз) женившийся, лежал после обеда с молодой женой в саду на постели, под яблоней. Отдыхал Викторушка после обеда. «Ну не знаю, «пихались» они или нет… — усмехнулся Поль, кроме французского «мсье Бигуди» знал только вульгарный язык родной Тюренки. — Лежат… Отец же пришел с работы пьяный и стал бродить по саду, ища на свою жопу приключений… Найдя молодоженов в кровати, отец рассмеялся и схватил жену Викт'ора за ногу. — Иди отсюда на хуй, старый мудак! — сказал Викт'ор. Старый мудак не только не ушел, но начал раскачивать и дергать кровать с молодоженами, может быть пытаясь ее перевернуть… Викт'ор опять послал отца на хуй и предложил не мешать ему, Викторушке, жить. Тогда отец послал Викторушку на хуй и, сунув руки под простынь, схватил жену Викторушки за задницу…»

Тут рассказчик, «мсье Бигуди», зашелся в руладе беззвучного смеха и хлопнул себя ладонями по ляжкам. Затем продолжил: «Викторушка встал, поднял лежавшее на земле полено и врезал папашу по головке. Врезал так, что папашку забрала «скорая помощь». — Очевидно, находя историю очень смешной, рассказчик вновь разинул рот в руладе. — Но не помогла, Эд, и «скорая». Полено оказалось с сучком, и сучок угодил папашке в глазик… Вытек глазик весь на хуй, как яичко на сковородочку…»

— Дикие все-таки тюренцы, — размышляет Эд, стиснутый между двумя крупными и горячими телами — жены своей Анны Моисеевны и «мсье Бигуди», — даже лучшие из них. — Викторушка, по-прежнему живущий с родителями, каким-то образом отец простил его, по-видимому, не очень-то и страдает из-за того, что лишил папашку глаза. Однажды он преспокойно и тоже хихикая рассказал Эду свою версию истории с глазом, почти не отличающуюся от версии Поля. Случилось это после урока французского. Викт'ор теперь преподает Эду французский два раза в неделю. Да, Викторушка знает и язык франков, это был его второй язык в университете.