Молодость - [67]

Притаившуюся тишину пронизала горячая речь.

— Наша задача — борьба с экономической разрухой и помощь военному фронту. Польские паны, не считаясь с интересами своих рабочих и крестьян, повели наступление и начали вторгаться в пределы советской Украины. Нужно разбить шляхту и победить разруху. Мы, коммунистическая молодежь, должны отдать этому все силы и нашу энергию, сотнями и тысячами вливаясь в Красную армию…

Задара с открытым ртом наблюдал за движениями Емельянова и, когда услышал последние слова, — да здравствует победа над польскими панами, — заегозил:

— Приготовились… начали… пошли…

Прогремел «туш», сливаясь с гулом аплодисментов и приветственными криками в честь Красной армии.

Савченко терпеливо ждал, пока прекратится шум.

— Кто хочет выступить в прениях?

Кривошеев не понял. Он долго силился вникнуть в суть диковинного для него слова «прения» и нерешительно повернулся к рядом сидевшему члену президиума.

— Слушай, что это за «прения»?

Парень улыбнулся.

— Разве не знаешь? С борщом едят…

Кривошеев покраснел. Парень дружески сказал:

— Мотай на ус, да не забывай. Прения — это когда ребята выступают и говорят в прениях…

Кривошеев был удовлетворен. Ему ужасно захотелось выступить в прениях, но он не решался. Никогда ему не приходилось говорить на собраниях, да еще на таких многолюдных. Долго он сидел, слушая выступавших ребят, а потом решительно поднялся и протиснулся к председателю.

— Товарищи, я хочу сказать в прениях…

— Фамилия?

— Семен Кривошеев… из Матвеева-Кургана…

Председатель об’явил:

— Слово предоставляется товарищу Кривошееву, делегату Матвеево-Курганснского района.

Кривошеев почувствовал, как у него задрожали колени, а язык будто присох. Он весь вытянулся, схватился левой рукой за стол.

— Поляки думают нас завоевать, — начал он, еще крепче хватаясь за угол стола, как будто в этом находил поддержку для продолжения своей речи. — Но мы этого не допустим… Мы должны, как комсомол, все пойти на фронт. Я об’являюсь добровольцем, чтобы юные коммунисты, как делегаты, тоже записались в Красную армию…

Кривошееву не дали договорить. Он стоял на сцене, оглушаемый бодрыми рукоплесканиями, звонкими голосами, и ему казалось, что весь зал превратился в кипящий котел, который вот-вот разорвется от сильного нагрева.

Сквозь шум пронесся голос:

— Всех делегатов отправить на фронт!

— Об'явить комсомольскую мобилизацию!

Председатель напряг всю силу своих голосовых связок:

— Товарищи! Прошу успокоиться!

Шум постепенно прекратился.

— По докладу товарища Емельянова есть предложение отправить на польский фронт половину делегатов с’езда, об'явив запись добровольцев.

— Мало!

— Всех надо!

— Послать всех — это значит оставить организацию без актива, совершенно развалить работу. Я голосую: кто за то, чтобы половину делегатов с'езда послать на фронт? Единогласно. Об'является перерыв до завтрашнего утра. Все секретари должны сегодня, не позднее двенадцати часов ночи, представить в уездный комитет списки товарищей, уезжающих на фронт.

Кривошеев сошел со сцены и остановился возле матвеево-курганенских делегатов. Тесленко пожал ему руку.

— Молодец, Сеня! Не ударил лицом в грязь. А помнишь, на крыше вагона ты мне говорил, что в политике хреново разбираешься? Нешто это хреново, если на с'езде такую политику завернул, что хоть куда!..

Кривошеев отвел в сторону Тесленко.

— Ты вот, что Ваня, я сейчас настрочу матери записочку, а ты уж будь добр — передай. Да не забудь через совет небольшую поддержку ей оказать. Сам знаешь, как приходилось жить.

— Ладно. Все будет сделано. Только ты не забывай ребят.

Хорошо?

— Ну ясно. Дай «пять»!

Горящий мотоцикл

Большое село — Голодаевка! Тысяча домов, покрытых соломой, железом, деревом и черепицей, раскинулась по узким, цветущим зеленью улицам. Низенький дом, примостившийся на сером бугре, ничем не отличался от своих «собратьев». Квадратные окна. Крыша — треугольником. Потрескавшиеся от жары, плохо выбеленные стены. Короткий заваленок, а вокруг изгородь — из камней и крепких длинных веток.

Двери этого приземистого домика очень часто открываются. Группами и в одиночку направляются в дом люди. В одной из комнат, окруженный тесным кругом молодежи, сидит начальник комсомольского отряда по борьбе с бандитизмом Чернов. Он быстро, но внимательно просматривал лежащие перед ним бумаги, исписанные малограмотными буквами, потом вскакивает, и его большие волосы, потревоженные рывком головы, опускаются на низкий смуглый лоб, почти закрывая глаза.

— Вот что, братва. Коммунисты и комсомольцы об'явлены на казарменном положении. Банда Махно находится в трех верстах от Голодаевки, в немецкой колонке Густафельд. Нужно сейчас же послать разведку, точно выяснить расположение банды, а затем — в обход окружим…

Чернов спокойно обвел суровым взглядом присутствовавших.

— Кто хочет добровольно итти в разведку?

Стало тихо. Некоторые отошли в задний угол комнаты.

— Я!..

Большой парень подошел к Чернову.

— Ты, Соломахин, не подойдешь. Тебя хорошо знает местное кулачье, а оно с бандами связь держит.

Снова стало тихо.

— Тогда меня пиши, — бойко отозвался низкорослый мальчуган, Пирогов Иван.