«Молния» - [5]

- Ого! - впившись прищуренными глазами в листок, выдохнул Дуська.

И если бы не глубокое, граничащее с растерянностью и даже страхом удивление, можно было бы подумать, что это "ого" относится к Варькиному хохоту.

Но, видно, Дуське сейчас было не до смеха и не до Варьки. Он скользнул откровенно испуганным взглядом по окнам и даже заметно побледнел.

- Ого! - повторил он тише.

- А что там? Покажи! - только теперь встревожился Полторак.

Но Дуська, сдерживая волнение, снова сложил бумажку вчетверо и спрятал в нагрудный карман.

- Ничего... Тебе нельзя! - ответил он Полтораку с напускным равнодушием. Потом приказал коренастому, с белой повязкой: - Слышь, Оверко, ты бы сел там, гоближе к оружию, а то разгулялись все, как на свадьСе.

Точно вам и войны нет... А вы, - попробовал он успс::опть совсем уже перепуганных баб, - вы себе не обращайте внимания. Гуляйте. Тут, видите, дело служебное...

Эти слова никого не успокоили, только еще больше напугали женщин.

Один только Савка снова нырнул в мутные волны.

Уже совсем забыв, что натворил, он с блаженным видом набивал себе рот, прямо пятерней хватая из миски щедро политую подсолнечным маслом капусту.

Дуська подошел к нарам и что есть силы затормошил спящего жандарма. Толкал его под бока, тряс за плечи и за грудки.

- Слышь, Гуго, вставай! Слышь... Ну, шнеллер, доннерветтер, вставай, говорю!

Но Гуго даже ухом не повел. Лишь минут через пять, когда в его затуманенное самогонным угаром сознание пробилось-таки, что ему мешают спать, жандарм перестал храпеть и, буркнув что-то, повернулся на бок, лицом к стенке.

- Гуго, доннерветтер, проснись, слышишь! - еще сильней затормошил его Дуська.

- М-м-м! - замычал Гуго и, подогнув левую ногу, так энергично двинул кованым сапогом назад, что если бы попал Дуське в живот, кататься бы тому по полу и визжать недорезанным поросенком.

Но Дуська вовремя и ловко увернулся.

- Сволота, ферфлюхте швайн!

Плюнув с досады, он злобно выругался и подошел к Оверку, который с автоматом в руках примостился на стуле у самого порога, подальше от людей.

- Слышь, Оверко, - прошептал ему Дуська на ухо, - давай советоваться... На, прочитай. Только про себя. - И он достал из кармана Савкнну листовку.

Сверку достаточно было только взглянуть на эту бумагу, как глаза у него полезли на лоб, а толстые коротенькие пальцы задрожали. Это была типографским способом отпечатанная советская листовка, и начиналась она хорошо известными словами: "Смерть немецким оккупантам!"

Первая для полицая Оверка за четыре месяца оккупации советская листовка. И не просто заброшенная или занесенная откуда-то из-за фронта, нет! Листовка была здешняя. Может, даже где-то в районе напечатали. Говорилось в ней про дела и про жизнь Скальновского района.

"Товарищи! Не верьте лживой немецкой пропаганде.

Все, что говорят вам гитлеровские холуи, - будто Красная Армия разбита и уже не существует, будто гитлеровцы взяли Москву, - все это наглая и бесстыдная ложь!

А ложью, как известно, занимаются не от хорошей жизни!"

Дальше в листовке коротко сообщалось о ходе боев на фронтах за последний месяц, об Октябрьском параде на Красной площади, о том, что немцы под Москвой остановлены, а наши перешли в наступление, а под конец листовка обращалась непосредственно к населению района и призывала саботировать все приказы и распоряжения немецких властей:

"Не давайте гитлеровцам хлеба, скота, фуража. Уничтожайте склады, немецкие средства связи. Не давайте восстанавливать взорванный сахарный завод в райцентре. Уничтожайте оккупантов и продажных полицаев!

Вместо хлеба, скота, сахара - пулю фашистским головорезам!"

Подпись под листовкой была короткая, загадочная:

"Молния".

Холодно, неприветно стало у полицая на сердце.

И страшно... Словно протянулась из ночного мрака чьято невидимая железная рука и, медленно, но неудержимо сжимаясь, сомкнулась ледяными клещами на Оверково;,!

горле.

- Где он, гад, ее взял?! - прохрипел Оверко, осторожно, с опаской, будто взрывчатку, возвращая Дуське листовку.

- Ш-ш-ша... выпытать надо, пока пьяный. Напоить до смерти... Давай сядем к столу...

Но добиться от Савки ничего больше не удалось, как ни старался, как ни улещивал его Дуська.

Все, что только мог, Савка уже "выдал". А теперь сидел вялый, размякший, разморенный домашним теплом, осоловевший от еды и самогона. Казалось, ничего не понимал и не слышал.

- Что уж там ему подливать! - осмелев, вздохнула беззубая бабка, покачав головой на полицаеву настойчивость. - Душа меру знает... Взяла свое, а больше и не примет, хоть ты ей что...

- Эге! - подхватил Онисим Калита, совсем уже пьяный. - Черево не дерево, а рубаха меру знает...

Хихикнула Варька.

Савка, как себя ни пересиливал, уже в самом деле ничего не мог. На какую-то секунду в нем еще раз что-то вспыхнуло, он даже вскочил на одеревеневшие свои ноги, шагнул к дверям, чтобы идти куда-то. Но Дуська толкнул его, не рассчитав силы; Савка пошатнулся и уже не попал на лавку, а свалился, как подкошенный, под припечек, на солому. Еще раз дернулся, почмокал губами и, свернувшись клубочком, сразу же тихонько засвистел носом.