Молли - [47]

Я скучаю по Вив. Я уж и забыла, какой это кошмар, когда общаешься только с Диком.

Но через неделю мы уже будем в Большом каньоне.

Мои давние горячие мечты наконец сбылись: летом 1957 года бабушка Кеклер сделала мне подарок в связи с окончанием колледжа – повезла в Париж. Бобби Бейкер обручился с кем-то, и я была благодарна за возможность отвлечься.

Готовясь к путешествию, мы с бабушкой сосредоточенно изучали карту города, планировали экскурсии в Версаль, Тюильри, Лувр, музей д'Орсей, к Триумфальной арке, Нотр-Даму, в Сакре-Кёр. Здесь обедали Хемингуэй и Фицджеральд. Здесь жила моя бабушка. Здесь королева Мария-Антуанетта держала своих надушенных овечек и притворялась пастушкой.

Мы остановились в скромной гостинице на Рив Гуш и долго гуляли по набережной Сены, заходя по дороге во все книжные лавочки. Однажды туманным утром, когда синеватая дымка полностью закрыла другой берег реки, я нашла потрепанный томик басен Лафонтена, по которому бабушка учила нас с Молли, когда мы были маленькие. Я все еще могла бы продекламировать кое-что наизусть, а если бы я была муравьем, то, конечно, накормила бы стрекозу – ведь она такая красивая!

Днем мы карабкались по ступеням Сакре-Кёр, постоянно отдыхая: у меня то и дело перехватывало дыхание. Но это того стоило. Подо мной расстилалось прекрасное море бежевых домов с голубыми крышами, густой туман уже рассеивался, а прошедший дождь породил радугу, повисшую над городом.

Той ночью в постели я снова вспоминала, как стояла там, на Монмартре, над Парижем, как желто-зелено-лиловая арка простиралась от одного конца города к другому. Снизу наверх карабкались люди, группками по три-четыре человека; иногда ребенок шел один, оторвавшись от родителей. Одна девочка особенно вырвалась вперед, перескакивая через три ступеньки, словно Меркурий, каким-то образом превратившийся в богиню. Это была Молли. Она помахала мне, щеки ее пылали после трудного подъема; она что-то кричала, но я не слышала ее. У нее по-прежнему были косы, туго заплетенные косы, которые я обожала – сейчас они стали почти красными под мистическим парижским солнцем. Моя Молли. Молли, которая никогда не встречала Дика Ричарда и никогда не отдавала свое сердце Теннесси Уильямсу.

Я попробовала расслышать, что она говорит, но, пока я тянулась к ней по ветру, она начала таять. Небо потемнело – мелкий дождь обрушился на Париж. Молли снова позвала меня. Улыбаясь, она все еще бежала по ступенькам, и чем ближе она была, тем больше расплывалась и светлела. Дождь ли, садившееся ли солнце закрывали ее от меня? Еще один раз увидела я ее в парижских сумерках, ее руки и ноги парили в воздухе, и в этот момент мне показалось, что она зовет меня: «Бетси!»

И тут она исчезла.

Она исчезла, убежала от Дика. Было четвертое июля, как она и планировала. По заросшим люпинами склонам, окружающим «Алта Лодж», она убежала с Уиллом. С Диком она встретится еще лишь однажды, спустя три года.

С самого начала между Молли и Уиллом наметились разногласия. С каждой милей запад, то есть Лас-Вегас и Голливуд, становились все дальше и дальше. Любовью он с Молли не занимался. Она начала уставать от этой неопределенности. «Я начинаю думать, – записала она как-то ночью, когда он оставил ее за обедом и вернулся лишь на следующее утро, – что он меня вообще не любит. Ну и дура я была. Наверное, и насчет контракта па фильм «Рыцарь летнего сна „он тоже приврал. Я потеряла надежду, как моя мама когда-то!“

Она поговорила с Уиллом, поговорила без слез, хоть вся и дрожала. Ну конечно, он любит ее, заявил Уилл. И он вовсе не лгал насчет контракта на фильм. Собственно говоря, поскольку он хорошо разбирается в подборе артистов, студия дала ему право проводить первоначальные пробы, но не в Голливуде, а в его собственном доме в Хэмптоне.

Молли расстроилась. Ей хотелось быть среди пальм и премьер, среди звезд, которые заставляют землю вращаться… Но если фильм будут снимать в Лос-Анджелесе, она пройдет тесты в Нью-Йорке – ради него, потому что она его любит. Да, она любила его, причем с отчаянием, которое пугало ее саму. Прежде она считала, что она выше любви как таковой, но это была чепуха, так же как сам физический акт любви – не что иное, как хитрости эволюции насмешливого человечества. Мы ничем не лучше обезьян, и она знала это или думала, что знает. А теперь она уже не была в этом так уверена.

В первый раз в жизни Молли находилась под властью какой-то странной химической реакции, которая управляла ее телом и эмоциями. Раньше именно она распоряжалась и командовала теми, кто попадал под обаяние ее чар, но с Уиллом все было совсем иначе. А ведь она уже так давно не чувствовала ничего, кроме равнодушия, отвращения, а иногда даже жалости к Дику.

Дик. Дик – совсем другая загадка. Время от времени она почти скучала по нему. Он был такой живой, такой живой романтик! Уилл же насмехался над всем, что двигалось, и теперь Молли сама оказалась в том же положении зависимой мечтательницы, в какое раньше ставила Дика.

Когда они с Уиллом приехали в Хэмтон, она уже опасалась худшего, надеялась сыграть в фильме хотя бы крохотную роль, как-нибудь добраться до Лос-Анджелеса, где она уж как-нибудь проживет сама по себе, начав все сначала.