Мольер - [2]

Поклены процветали: еще два сына (Луи и Жан), новый дом на углу улицы Сент-Оноре за арендную плату в 850 ливров, новый ученик — семнадцатилетний юноша. Жану Батисту было четыре года, когда умер его дед Жан Поклен. «Оба его деда торговали сукном подле ворот Святого Иннокентия»^[3]. Луи Крессе оказал на него большее воздействие.

Политика стремилась изменить материю и дух, по-своему вылепить людей. Поколение дедов еще помнило Религиозные войны и Нантский эдикт[4].

После Варфоломеевской ночи прошло только тридцать семь лет… Словно стремясь стереть память о ней, католики рьяно взялись за дело, плодя новые монастыри и образцовые заведения, которые сделают XVII век «блестяще христианским».

Анри де Леви, герцогу де Вантадуру, генеральному наместнику короля в Лангедоке, пришла в голову гениальная мысль объединить в единую сеть добрые души, склонные к евхаристическому благочестию и «благотворительности в больницах, тюрьмах, состраданию к страждущим, неимущим, всем нуждающимся в помощи». Благочестие и самоотверженность неразрывны. Но даже самые лучшие намерения на свете, пусть и согласующиеся с Евангелием, можно извратить, если надо «следить за тем, чтобы магистраты наблюдали христианский порядок и соблюдение эдиктов еретиками, улаживать тяжбы и ссоры по взаимному согласию, избавлять людей от греха, обуздывать пороки, насколько возможно, наконец, защищать всё, что ни делается во славу Божию». Родилось братство Святого Причастия и Алтаря. Оно собиралось каждый четверг, чтобы заниматься благотворительностью, дискутировать и принимать меры к тому, чтобы привести общество в Град Господень.

Жан Батист относился к религии, как все дети его возраста. Он обучался катехизису, участвовал в крестных ходах, следил за церковным календарем и ежегодными праздниками, благодаря которым около шестидесяти дней в году были нерабочими: Рождество, Крещение, Сретение, день перед Великим постом, Святая неделя, Пасха, Вознесение, Троица, день Иоанна Крестителя…[5]

Луи Крессе осуществил свою мечту о природе и перемене образа жизни, купив в Сент-Уане небольшое имение, расположенное на главной улице, ведущей в Сен-Клу. Выложив 2075 ливров, он оказался владельцем фруктового сада, огороженного стеной. К залу на первом этаже примыкала кухня, а на втором этаже помещались две спальни. Наверху был большой чердак. Луи был вдовцом, но поставил в своем доме семь кроватей, три детских стульчика на кухне, ореховый стол с резными ножками, дамские стулья, обитые гобеленами кресла, ореховые табуреты, обтянутые золоченой кожей… Он накупил картин (на стенах висело целых тринадцать) и фаянсовых безделушек, приобрел венецианское зеркало. Этот загородный дом был отрадой для детей, которые часто туда наведывались.

Он также унаследовал двенадцать арпанов земли в Митри-Мори, которыми должен был владеть совместно со своими тремя сестрами. Лучше было бы объединить эти земли, выкупив их доли. Этого так и не произошло из-за бумажной волокиты, что раздражало старика, который любил улаживать дела по-быстрому и в добром согласии. Когда он давал деньги в долг, то не всегда требовал расписку. Как, например, у девицы Филиппы Ленорман, которая жила на улице Перль у своих друзей Бежаров, а ее отец Пьер служил принцу Конде (носил его мантию). Но как только речь заходит о правах, он требует, чтобы всё было изучено до тонкостей, пусть даже для этого придется затеять тяжбу, как вышло со стеной, разделяющей его сент-уанские владения и имение его соседа Антуана де Ломени.

Жан Поклен, в свою очередь, купил у своего брата Никола должность королевского обойщика. Королевский обойщик — это вам не торговец сукном: «Коли твой родитель был купцом, тем хуже для него, — скажет в сердцах господин Журден своей жене, — а про моего родителя так могут сказать только злые языки»^[6]. Он вступил в должность 22 апреля 1631 года. 29 мая ему поступил первый заказ от военного казначея. Ему дали 20 дней на поставку трехсот матрасов, трехсот тюфяков, трехсот тиковых подушек, трехсот одеял и шестисот пар простыней на сумму в 8500 ливров. Всё это упаковали в 50 тюков и погрузили на 20 повозок, которые везли 80 лошадей. Товар был готов в срок, но за ним явились более чем два месяца спустя. Поклен этого так не оставил. Он показал, что всё готово, кроме половины означенной суммы, как договаривались.

Купцом? Да это явный поклеп, он никогда не был купцом. Видите ли, он был человек весьма обходительный, весьма услужливый, а так как он отлично разбирался в тканях, то постоянно ходил по лавкам, выбирал, какие ему нравились, приказывал отнести их к себе на дом, а потом раздавал друзьям за деньги^[7].

Поклен будет добросовестным слугой короля без всякого раболепия, он заставит себя уважать, проявляя дотошность в составлении договоров и платя наличными. Пусть аристократы, пренебрегающие торговлей и деньгами, либо ведут себя прилично, либо отовариваются в другом месте! Отец Жана Батиста не был падок на красивые слова. Чтобы разбогатеть, нужно заставить себя уважать: добиться доверия короля и того, чтобы тебе платили. Одно без другого невозможно. Если ты добился только доверия короля — ты придворный и рискуешь однажды споткнуться. Если только оплаты — ты мещанин, и судьба может к тебе перемениться в любой момент. Умение жить и умение работать неразделимы. Таков был урок Поклена-отца, которому Жан Батист будет следовать даже в самое трудное время. Метить надо высоко, как можно выше! А выше всех — король…