Моление о Мирелле - [5]

— Bienvenuto, цвет и гордость Европы, прекрасные дамы и высокочтимые государи! Давайте предаваться простым забавам деревенской жизни! Оркестр, музыку! Слуги, вина! Пажи, несите стулья! Позвольте мне предложить вам прогулку; мы спустимся вниз террасами, пройдем вдоль бассейна с золотыми рыбками, отдохнем в беседке, насладимся жизнью в шатре, а мраморные очи лесных нимф и древних богинь будут неотрывно любоваться нами.

Пансионат Зингони. Затерянный в чаще на окраине Флоренции. Продравшись сквозь забитые плющом ворота, въезд широкими дугами петляет сквозь узкую галерею эвкалиптовых крон. Что там мелькает в зелени? Какое-то замшелое лицо?

Здание запаршивело. Крашенные охрой стены пошли бурыми и зелеными пятнами. Роспись высоких ренессансных потомков шелушилась. Глазницы нескольких окон заложили кирпичом, который никто не удосужился покрасить. Выцветшие ставни перекосились, французские двери ощербатились на несколько стеклышек. Бассейн с золотыми рыбками, красующийся напротив парадного входа, напоминает суп «из остатков», а в конюшнях гости по вечерам паркуют свои маленькие «фиаты». Все, что поломалось, уже не чинится. Что разбилось — не склеивается. В столовой люстры голубого и розового венецианского стекла плавно раскачиваются, освещая останки монастырских фресок. Стены украшены теплыми дольками месяцев по рифленым матерчатым, залитым водой обоям, мраморные полы неизменно измазаны. Между апартаментами гостей пролегают бесконечные хмурые коридоры. Они изгибаются, горбятся лестницами и раздуваются прихожими. Потайные двери, приглушенные звуки. В углы лучше не заглядывать. Пахнет кошачьей мочой и картошкой фри.

Мы продираемся сквозь темень парка. Увязая в колючих кустах, спотыкаясь о корни и вляпываясь в самую вонючую растительную дрянь. Увечный кот посмотрел на нас одним желтым и одним слепым глазом, фыркнул, повертел обгрызенным хвостом и исчез в мокром папоротнике. Иногда слышатся голоса, то ближе, то дальше, потом замирают вдали.

Сквозь крону дерева прошелестел камень и ударился о землю у наших ног.

Интересно, последний ли? Я нащупал руку Малыша. Я ж за него в ответе.

Тихо…

Вдруг я увидел его. Он стоял, почти сливаясь с зеленью. Замызганный свитер с дыркой на животе, грязные шорты, ссадины на коленках, ноги в желто-голубых разводьях, для маскировки. Он смотрел на нас сквозь круглые очки. Мы — на него.

Я его узнал. Он несколько раз крутился у кухни. Кожа да кости. Бледное серьезное лицо человека, ни от кого не ждущего ничего хорошего.

— Che cosa volete? — хрипло прошелестел он, тряхнув головой.

А чего мы хотим?

— Cioccare, — попытался я. — Con voi.

Играть с ними? Мы смерили друг друга взглядом.

На вид несилен, но жилистый, наверняка изворотлив, всегда успевает спастись бегством или перейти к фланговой атаке. Сколько ж ему лет? На год меня старше, на два?

Он снова резко мотнул головой.

— Рикардо, — сказал он. — Андиамо. — И исчез.

Мы — за ним. Мокрые ветки пребольно хлестались, и мы пробирались вперед, закрыв лицо руками. Я то терял Рикардо из виду, то он вновь возникал, стоял, ждал нас, жалил презрительным взглядом, мне было колко.

Вдруг мы очутились на опушке. Посреди нее торчал заваливавшийся павильон, засиженный мальчишками, как храмовыми обезьянами, я видел такую картинку у отца в книгах. Они были между колонн, на лестницах, даже на крыше. При нашем появлении крики и смех, болтовня и хохот смолкли, как отрезало, и присутствующие погрузились в безмолвие, ни единого звука. Все изучали нас, время от времени посматривая на Рикардо. Они, безусловно, ждали сигнала. Сигнала к чему?

Рикардо неспешно, с чувством, усадил себя на ступеньку лестницы. Он расслабленно жевал травинку, и я понял, что сейчас сам должен разрядить атмосферу удачной фразой, но в голове звенела лишь общая тональность. Ну хоть бы одно знакомое лицо! Я несколько раз видел, как ребята из пансионата сбегали в парк, почему бы хоть одному из них не оказаться здесь! Если б я знал, что их так много…

И тут я его увидел. Жирный, стриженный под ноль. Лицо, знакомое по нашей столовой. Один из тех, кого конвоировали в коридор уже во время первого. За стол он возвращался с упрямым и вызывающим лицом, и его покрасневшие глаза часто взглядывали в нашу сторону с ненавистью. И все же — как я рад встрече! Я улыбнулся, старательно замахал рукой и пошел к нему, как к старому другу.

Толстяк огляделся по сторонам, лицо сделалось совершенно непроницаемым, он скатился с перил, на которых сидел, и юзом-юзом исчез в павильоне.

Застрявший в горле холодный комок пружинно распрямился, добравшись до желудка и пяток. Ноги обмякли, вокруг все поплыло. Я расслышал перешептывание. Эти детские лица, эти усердные, выжидающие, потные ладошки. Они вроде все прибывают?

Что-то толкнуло меня к Рикардо. Его насмешливые глаза, узкие губы. Шепот слышался совершенно отчетливо, и вдруг я понял, что Малыш исчез. Я обернулся и увидел его у себя за спиной, на доверчивом лице бесстыдно написан страх.

В эту секунду высокий мальчишеский фальцет что-то крикнул, и все захохотали. Смех нарастал, как смерч. Мальчишки свистели и колотили камнями и палками по палкам и камням. Кто-то скатился на землю и затеял потешную драку.