Моль - [111]

— Тут тебе и конец!

Но он не успел сунуть руку в карман. На Ступице уже висела Булдиха и вопила:

— Брось, Ступица! Ты что такое надумал?!

Ступица оттолкнул Булдиху, но Ловшина уже не было в шалмане.

Сценарий — есть сценарий, — продолжал Решков, — и дальше, Владимир Борисович, опять кадры. Узкий глухой и темный переулок спрятал Ловшина.

— Ушел, гад. Пусть пока погуляет. А ты налей мне водки, — приказал Ступица. — Чёрт с ним!

Но спокойствие его было напускное. Об этом происшествии у Булдихи он всё собирался и собирался рассказать Суходолову, но каждый раз откладывал, стыдясь сознаться в своей оплошности. И только через несколько дней, убедившись, что Ловшин таинственно исчез, Ступица во всем признался.

Суходолов выслушал путаный бестолковый рассказ Ступицы и спросил:

— Ты кому еще об этом говорил?

— Никому.

— Ну и молчи.

Ступица заволновался. Он принялся каяться в том, что упустил Ловшина.

— Я так хорошо его обложил, — говорил Ступица. — На мелочи погорел! Большой вред теперь может сделать Ловшин.

— Не сделает, — равнодушно бросил Суходолов. — Как не сделает? Ведь ушел он!

— На тот свет, — усмехнулся Суходолов.

— Что?!

— Вечером у тебя сорвалось с Ловшиным, а на утро объявился Атаманчик, и…

— Как так объявился? Он, ведь, в Сибирь поехал? К другу на побывку. Ты сам говорил, Семен Семеныч.

— Правильно, — кивнул головой Суходолов. — Атаманчик ездил, только я тебе адрес не совсем точный дал. Ездил он к Мохову.

— К Мохову? Ты что, дурачка из меня строишь?

— Погоди, не суетись. Точно: к Мохову. К помощнику Решкова.

— Ну и? — выдохнул Ступица.

Ступица не сразу поверил рассказу Суходолова. Только когда увидел кошелечек с бриллиантами, умилился: — Вот это работа!

— Чистая, — подтвердил Суходолов. — И быстрая. Ты послушай, Ступица, как дело сварганилось. Атаманчик, значит, поехал. А Мохов, значит, около финской границы вроде бы отпускником гулял. Ну, охотничал там, сил набирался, жил на дачке у лесника. А тут тихонько входит Атаманчик. Деликатно, без шума. Мохов, понятно, узнал Атаманчика. «Будь руиг, — по-иностранному говорит ему Атаманчик, — не шухери. И сиди смирно, — советует Атаманчик, — мне твои слова ни к чему, я хочу честно забрать твои бриллианты»… Тут Мохов плечом дернул… «Ты не бойсь, — говорит ему Атаманчик, — жизнь твоя драгоценная мне не нужна. И вообще не тревожьсь, — так говорит Атаманчик, — только учти, что меня как-то раздражает человеческая подлость. Я не об тебе толкую, ты — хороший! Ты без канители вынешь совсем маленький кошелечек… такой маленький кошелечек с камешками вынешь и попросишь, чтоб я его у тебя на память взял». Обо всем таком Атаманчик говорил на полный серьез, и Мохов, поежившись, действительно вынул желтенький кошелечек и положил его на стол.

— Ну? — в восхищении прошептал Ступица. — А потом?

— Атаманчик, понимаешь, вытащил из моховского кармана пистолет. Чтоб лишнего шума не случилось. А кошелечек взял не сразу. Атаманчик долго вроде бы ломался, а потом придвинул кошелечек к себе и опять интеллигентно и по-иностранному сказал: «Орднунг, то есть, порядок, как говорили немцы, подписывая с большевиками Брест-Литовский мир». И уже спрятав кошелечек в свой карман, Атаманчик вынес резолюцию: «А теперь, гражданин Мохов, ауфвидерзеен, или, по-русски, до скорого свидания. Счастливого вам пути в заграничное путешествие». Ну, Мохов косит своим паскудным глазом, кривит морду, вроде бы ему уже расхотелось за границу. Атаманчик сочувствует. «Не пофартило, гражданин Мохов, — говорит Атаманчик. — Бывает. Фарт, гражданин хороший, это когда подарок кошелечка с бриллиантами, еще тепленькими от лежания в кармане у того, кто собирался в Европу. Фарт, одним словом, везение и тому подобное. Фарт, гражданин Мохов, это когда твоя пуля ложится в цель, а чужая — идет мимо тебя. Это и есть настоящий фарт. Таким фартом я и живу до сей секунды, гражданин Мохов. Кончится фарт, тогда, понимаете, труба. Конец. Амба! Четыре сбоку — ваших нет…»

— Ну и?! — взвизгнул от восторга Ступица.

На этом восклицании Ступицы Автор, пока, поставит точку, чтобы воспроизвести —

Суждение Собеседника о деньгах, золоте и драгоценных камнях

— Я слушаю вас, — сказал Собеседник Автору, — перелистываю страницы вашей «Моли» и знаете что? Вы с ненужной скромностью упоминаете о деньгах, золоте, о драгоценных камнях. Всё это, по-вашему, привлекает лишь героев отрицательных, таких, которых уже нет там, где строят коммунизм, где в 1967 году отпраздновали пятидесятилетие Октября и объявили, что создан «новый человек». Но не думайте, — продолжал Собеседник, — что я одобряю тех, кто занимается налётами, грабежом, воровством, прикарманиванием чужих денег, чужого золота, чужих бриллиантов или сапфиров. Я — трезвый человек. Я — не дальтоник. В оттенках и красках я разбираюсь. И потому спокойно разглядываю страну построенного социализма, страну, которая (так утверждали — по очереди — Сталин, Хрущев и Брежнев) перешагнула в высшую стадию социализма — в коммунизм. Ура коммунизму! Но почему этот коммунизм перенял самое худшее, что портит настроение капитализму — гангстерские приемы Чикаго или Лондона? Вам нужны доказательства? Я их приведу. Неопровержимые факты, позаимствованные из советской прессы. Не все факты. Их очень много. Бесконечно много. Я возьму только некоторые, наиболее колоритные — на фоне партийно-съездовских клятв, что «наше поколение будет жить в коммунизме». Будут жить в коммунизме московские инженеры Гуковский и Леднев, о которых в 1961 году «Правда» сказала, что у них «соответствующие органы» изъяли золото, бриллианты и наличных денег — 2 000 000 рублей. Видимо, в погоне за эффектом, «Правда» добавила, что у руководителей Ленинградского кондитерского треста те же «органы» обнаружили капиталец в несколько миллионов. Занятна и статья в «Комсомольской правде» за 2 декабря 1961 года под игривым названием: «В