Дальше — не помню.
В милиции я честно всё рассказал, а ко мне подослали этого придурка доктора, которого больше всего заинтересовал шёпот — когда я начал слышать голоса, внутри меня они звучали или снаружи… Хотя, это ведь неважно, был ли голос на самом деле. Шепот помогал мне всю жизнь, а я дал его сгубить. А доктор меня спрашивал: не люблю ли я смотреть на себя в зеркало? Нравится ли мне своё лицо? Не кажется ли мне, что у меня слишком длинные руки и ноги?
Дурдом…
Хорошо хоть, я не убил того гада, иначе бы не выкрутился. А пожар… Так ведь кроме нашей квартиры ничего не пострадало. Этот гад от нас убрался, и моль сгинула без следа. Бабуля вернулась, помирилась с мамой, теперь они обе поправляются — почти уже стали прежними. Так что всё в порядке у нас. Только бабуля лежит, встаёт очень редко.
Теперь-то вижу: всё неправильно я понял. Сражался с молью, с мебелью, с родными, и совершенно не думал, что отчима моль не трогает! Не становится он холодным и прозрачным — в этом вся разгадка.
Вот же тварь. Бывают же в природе твари… Он сам — и есть моль. Даже в сто раз хуже, потому что ничем не отличается от обычного человека. Насквозь холодный, и тепло у него чужое, ворованное.
Дрожь пробирает, когда понимаю, что с нами со всеми могло быть…
Сумел ли я остаться прежним? Если да, то каким образом? Если нет, то как жить дальше? Этого пока не понимаю. Но обязательно пойму.
1986