Мокрая вода - [126]

– Мы опять перешли на «вы», мадам? Теперича промеж нас всё поломато, и мы будем тольки на «вы»!

Еле слышно блямкнул входной звонок. Боб подхватился, стал укрощать одеяло.

– Что случилось? – встревожилась Нина.

– Всё нормально, Геныч пришёл. – Боб стал искать трусы. Они, как назло, не находились, «закон бутерброда» работал в полную силу.

Нина приподняла ногой одеяло. Пальцем большой ноги она держала, как знамя, полосатые трусы Боба.

– Спасибо, женщина, ты спасла меня от позора! – Боб чмокнул её в лодыжку.

Нина засмеялась, привстала на постели. Боб кинул ей свою рубаху. Нина скользнула внутрь свободного балахона. Наклонилась в поисках одежды, обнажая упругую попку, тёмную полоску заветной плоти. Увидела, что Боб смотрит на неё, откровенно любуется и весело улыбается.

Она одёрнула рубаху, засмеялась:

– Мущщына! Вы просто – секс-машина!

– Счастье – это ты, со всеми «местечками», я породнился с ними! Буквально за одну ночь! – Он чмокнул её в бедро. – Привет, родня!

Звонок аккуратно напомнил о том, что Геныч стоит на лестнице.

Они вышли в коридор. Боб включил в ванной свет, показал Нине, где висит полотенце, и пошёл открывать, чувствуя босыми ногами песчинки пола и коварный сквознячок из-под входной двери.

– Вакхические танцы полонянок! – пробормотал через закрытую дверь Эдичка.

– Должно быть, он вырос не просто в Одессе, а в каком-нибудь дворике Пале-Рояля, позади оперного театра, – успел подумать Боб.

Он побывал там, на автобусной экскурсии – в Украине. Ещё до незалэжности.

Геныч – бодрый, розовощёкий с мороза, принес приятную свежесть и щедро делился ей.

– Ну, что тут у вас? – спросил конспиративным шёпотом, заговорщицки улыбаясь, играя глазами, бровями. Поискал глазами: – Где?

Боб показал на дверь в ванную. Геныч понятливо кивнул. Разделся, прошёл на кухню. Прикрыл дверь.

В ванной шумела вода. Бобу было приятно думать, что там плещется Нина. Про Геныча он не думал.

Он вернулся в комнату, присел на тахту. В углу стояло пианино. Он только теперь его увидел, удивился, что не заметил прежде.

– Странно, совсем не маленький предмет.

Отодвинул край шторы. На подоконнике лежала новая пачка презервативов.

Запоздалая подсказка.

Нина вернулась свежая, бодрая, завёрнутая в большое зелёное полотенце от груди почти до коленок. Этакое банное мини.

Боб встал, подошёл к ней. В ложбинке у шеи притаилась капелька воды, он наклонился, слизнул и погрузился в её свежесть.

– Щекотно! – засмеялась Нина, отпрянула слегка. Чмокнула его в щеку.

– А как вкусно! У-у-у! Божественно! – застонал Боб. И закончил задумчиво: – Хотя – просто вода, мокрая вода. Смотри! – показал он глазами.

Нина оглянулась. На паркете высыхал, испарялся в солнечном луче влажный след её маленькой ступни, исчезал и таял на глазах.

– Фантазёр! Отвернись.

– Пойду-ка и я заплыву, – сказал Боб, – в мутные воды Янцзы. По второй дорожке.

Он вышел в коридор. На кухне что-то напевал под нос Геныч, шумел чайник. Утро набирало темп, выдвигая на передний план скуку повседневности.

Боб вошёл в ванную. Увидел своё улыбающееся лицо в тумане запотевшего зеркала. Лёгкость, невесомое тело. Он плескался, пускал ртом струйки, делал контрастный душ, и вертелась в памяти какая-то мелодия, слова. Исчезали, всплывали вновь.

Всё начинается с любви,

И Бог, и жизнь, и даже смерть…

Нина делала макияж, сидя на краю тахты. Боб стоял и молча любовался. Она встала, одёрнула свитер, легко провела рукой по волосам, поправила прядку.

– Что-нибудь не так? – передёрнула плечиком, хотя и поняла взгляд Боба.

– Ты – маленькое космическое чудо.

Боб почувствовал свежесть. Спохватился: стоит в одних трусах.

– Пардон! Я же – в неглиже! Же!

– Выпускник Сорбонны! – улыбнулась Нина.

– Классическое воспитание. Знаете – греческий, латынь, французский.

Он быстро оделся, согреваясь от движения. Она наблюдала за ним.

– Ты заметила, я всё время улыбаюсь!

– Заметила. Потому что я тоже улыбаюсь.

Боб подошёл к ней. Погрузил её локотки в ладони, притянул к себе, поцеловал в губы.

– Мне надо идти.

– Тебя ждут? – Он ощутил укол ревности. – Это ещё не повод, – показал рукой на смятую постель, – для знакомства с приличной барышней.

Она кивнула, опустила глаза. У него упало настроение.

Нина почувствовала эту перемену. Чмокнула его в нос, заглянула в глаза долгим, взглядом.

Боб понял, что неправ. Но ревность осталась, потому что эта женщина ему больше чем нравилась. Забытое ощущение. Хотя он и не считал себя прежде ревнивцем. Потому что не любил? Любил? Слово выскочило само.

Спросил трагическим голосом:

– Вы оставляете мне право звонить? Хотя бы иногда.

– Да. На Рождество.

– И на праздник святых первоверховных Петра и Павла.

– Почему именно их?

– Потому что я встретил тебя в этот день. Июль. Метро. А можно ещё на День Варенья? И Сретенье! Конечно же! Теперь это наш праздник. Наш с тобой.

– Хорошо. Там уже и не осталось почти ничего на календаре. День учителя, День конституции, народного единства, – огонёк в глазах постреливал весёлыми искорками.

– Да! День защитника Отечества! Я же старший механик-водитель – Тэ пятьдеся четыре Б со стабилизатором. И «Луной». Такой прибор ночного виденья!.