Моисей в Египте - [41]

Рабы и низкие люди отворачиваются от богов потому, что они духовно слепы в своем тварном, ничтожном существовании, а Леонх не поклонялся богам потому, что он сам своей жизнью показывал всем божественную истину — как может человек из такого же мяса и костей жить по высшим законам всего сущего.

— А в этом ли, как жил Леонх, высшая истина богов? — очень серьезно спросил Амути.

— Да, в этом! — твердо сказал Магрубет.

Вместо ответа Амути только развел руками с ладонями, обращенными к небу, как бы взывая к Богу, который один лишь знал, каков он сам и какова его высшая истина.

* * *

Раздался короткий мелодичный звук. Шесть ударов насчитал Магрубет[29]. Это капитан Исахар на корме бил деревянным молотком по бронзовому диску потому, что сияющий глаз Ра глядел в это время на Хапи прямо сверху.

Тень от паруса стала совсем маленькой. Амути дал знак. Капитан велел начинать полуденную трапезу, не приставая к берегу.

Люди черпали свежую воду прямо из реки и запивали ею свою походную еду.

Магрубет глядел на египтян с каким-то новым чувством. Вот он сейчас в самом центре Египта, на середине этой могучей реки-бога встретил середину суток. Великие истины Египта, мира, вечности только что коснулись его. «Кто знает, может быть, я сейчас пережил самую середину вечности и пошла ее вторая половина?» — осенила вдруг Магрубета удивительная мысль. Следом явилось предчувствие, что теперь с этой мыслью не удастся расстаться.

Вскоре после полудня парус бессильно обвис. Капитан велел убрать его, так как знал по опыту, что к вечеру ветер потянет в обратном направлении. Настало время гребцов. Послышались мерные барабанные удары, определяющие одновременный взмах всех весел. Удары следовали не часто — мощное течение Хапи здесь было мало заметно, но несло корабль достаточно быстро, чтоб не торопить гребцов. Впереди лежал еще большой путь.

Под эти удары, пока Амути ходил разговаривать с капитаном, Магрубет крепко уснул.

Странным был сон. Душа его то отлетала от тела, то снова возвращалась в него. То он видел корабль со своего места, лежа на тюках с товарами, глядя на гребцов, равномерно сгибающих и распрямляющих спины, то взлетал в небо и видел себя с высоты, неподвижно лежащим возле мачты, едва различимым на крохотном корабле, с маленькими, как ресницы, веслами, с людьми меньше муравьев. С высоты далеко видны были окрестности по обоим берегам Хапи.

Вот справа Магрубет вдруг заметил белую точку на фоне голубого неба, которая быстро летела к реке. Она подлетала ближе и становилась все больше. Вот он уже различил что-то знакомое. С радостным трепетом душа спустилась к телу, и белая тень, ставшая человеческой фигурой, также опустилась на корабль. Это был он, Леонх. Его белые волосы, белые одежды, почти белые, светло-голубые глаза. Он восстал напротив, всего в нескольких шагах от Магрубета. Больше никто не мог видеть его потому, что вот он стоял на палубе в своей обычной позе, подпершись левой рукой, и сквозь него были видны гребцы, ни на что не обращающие внимания, а все по-прежнему склоняющиеся и распрямляющиеся.

— Ты меня вспоминал, ты говорил обо мне, — беззвучно, даже не шевеля губами, сказал одними глазами Леонх, — вот я и явился к тебе.

— Мне трудно, — также беззвучно ответил, словно вздохнул, Магрубет.

Тебе кажется. Это просто сомнения овладели тобой. Иди спокойно дальше, — сказал Леонх и улыбнулся.

При этом глаза его начали излучать необычайный голубой свет, и такой же свет засиял кольцом вокруг его головы.

Он сложил руки на груди, медленно-медленно то ли кивнул головой, то ли опустил ее и стал быстро уменьшаться в размерах, улетая к правому берегу Хапи и еще дальше в сторону родного Палистана.

Магрубет лежал в оцепенении. Сон покинул его, но тело еще долго оставалось недвижно. Наконец он облегченно потянулся, громко зевнул и сел, свесив ноги. «Хорошо, что голова была в тени, пока спал», — подумал он. Протерев глаза, он увидел, что к нему приближается Амути.

Во время вечерней трапезы снова завязалась беседа. Амути все расспрашивал Магрубета о его жизни, о прошлом, о том, кто его учил читать, о хеттских жрецах, об обычаях, похоронах, свадьбах.

Магрубет рассказывал по возможности кратко, так как ему самому хотелось задавать вопросы и слушать в ответ рассуждения мудрого египтянина.

Уже давно светило ушло за левый берег Хапи, снизошла вечерняя прохлада, а они все не могли наговориться.

— Впервые я вижу, что не теряю зря времени в беседе, — в порыве откровенности сказал Магрубет. — Впрочем, — тут же добавил он, — в Египте очень многое я переживаю впервые.

— Прекрасно то, что ты говоришь! — лицо Амути просияло. — Не так, как гиксосы, должны приходить в Египет люди из ваших стран, но для того, чтобы учиться у нас. Я знаю, что к нам приезжают юноши издалека, из-за моря, чтобы воспринимать божественную науку Египта. Это чистые сердцем, как дети, странники из народа эллинов. В менефрских храмах я встречал одного из них по имени Орфеос[30]. С верховными жрецами он беседовал, как равный с равными, но с глубокой почтительностью. Мне он прямо сказал, что понесет своему народу всю мудрость, которую он накопил в Египте, вместе с любовью к нему. Не знаю, как будет, но, глядя на того прекрасного златокудрого и голубоглазого юношу, я верил ему. Вот и твои, любезный спутник, пожелания о том, чтоб пилистимские аристократы посылали своих детей учиться в Египет, очень меня обрадовали. Это — высокоценные мысли. Если другие народы поклоняются божествам, которых они у нас восприняли, это значит, что они содержат в своем духе любовь к Египту. Пусть их боги носят у них свои имена, а вовсе не те, что приняты в Египте, всё равно, они вместе с богами возьмут для себя и понятие о мудром устройстве жизни.