Мои воспоминания о Восточной Африке - [4]

Нужно упомянуть, что Меркер, лучший знаток масаи, видит в них первобытных евреев. Они в ярко выраженной форме обладают качествами настоящих степных жителей. Случайно в моих охотничьих поездках меня сопровождал один из этих высоких, стройных и очень проворных людей. Острота их зрения, а также способность разбирать следы, поразительна. Наряду с этим масаи умны и очень лживы, по крайней мере по отношению к чужим. Они живут в закрытых поселках из глиняных хижин и, как все номады, кочуют со своими стадами по степям. На военную службу они поступают редко{6}. Земледелием масаи почти совсем не занимаются, в то время как оно составляет главное занятие у остальных племен и вызывается густотой населения. Так например, банановые области на восточном склоне Килиманджаро кормят туземное население, племени вадшагга, приблизительно в 25.000 человек, и это число может в дальнейшем еще увеличиться. Большое богатство скота в области Аруши, в Массейской степи и у Кондоа-Иранги показало мне, что муха цеце{7}, этот главный враг африканского скотоводства в этих областях, попадается сравнительно редко. Для сравнения можно указать, что число рогатого скота в одном только округе Аруша считается больше, чем во всей юго-западной Африке. В Кондоа-Иранги и в Сингидде люди пришли издалека и выстроились вдоль дороги. Все путешественники, исследовавшие эти области, не могут не сделать вывод, что в плодородном и высоко расположенном центральном районе хватит места для поселения сотен тысяч европейцев.

Я хотел бы здесь упомянуть об одном впечатлении, которое я получил позднее, во время войны. Мы иногда проходили по плодородным областям, совершенно брошенным туземцами, но, как было известно, еще год тому назад густо населенным. Люди просто ушли и поселились в другом пункте обширной никому не принадлежавшей, безлюдной и плодородной местности, где они вновь обработали новые поля. Если бы действительно использовать годную для заселения площадь, то в немецкой Восточной Африке, до сих пор населенной примерно 8 миллионами, можно было бы прокормить население, которое по числу жителей немногим уступало бы Германии{8}. Англичанин, взятый в плен во время войны в Махенге, утверждал, что из Восточной Африки можно сделать вторую Индию, и я убежден, что он был прав. Опыт войны укрепил мое мнение, что существует много экономических возможностей, о которых перед войной мы едва ли имели ясное представление.

Уже несколько дней, как я удачно охотился на буйволов, но мне не удалось подстрелить сильного самца, и я выслеживал такого, насколько мне это позволяло время. Кроме туземца-мальчика, у меня были еще, в качестве следопытов, два лучших аскари Кондоаской роты. Как только я после окончания перехода прибывал в лагерь и сходил с мула, я спрашивал Кадунду, одного из этих аскари, который проделывал этот переход пешком, готов ли он к охоте. Всякий раз он соглашался с величайшей охотой и мы отправлялись дальше по следам сквозь кустарник, который иногда бывал до того густым, что нужно было ползти под ветвями. Подобная охота по следам сквозь густой кустарник и тростник выше человеческого роста, часами под палящим солнцем для еще не привыкшего к африканскому климату европейца крайне тяжела. Подстреленный буйвол считается в Восточной Африке самым опасным диким животным; нередко он с большой решимостью и стремительно бросается на человека.

В Мпонди, несколько времени тому назад, подстреленный буйвол так неожиданно напал на охотника, что тот, хотя и очутился по счастливой случайности верхом на спине животного, но вряд ли спас бы свою жизнь, если бы в критический момент не упала его тропическая шляпа. Чудовище атаковало тогда шляпу, а стрелок воспользовался этим обстоятельством, чтобы всадить ему в лопатку смертельную пулю.

Из этого и подобных рассказов можно судить, как чрезвычайно растет напряжение и обостряются все чувства, когда следы, по которым идешь, становятся все более и более свежими. Однако, хотя я часто в нескольких шагах от себя слышал дыхание буйвола, чаща была настолько густая, что я не мог стрелять. Я уже потерял надежду на исполнение своего желания и пустился со своим караваном в однообразный обратный путь, когда мы, в 7 часов утра, пересекли совершенно свежие следы буйвола. Здесь лес был реже, и проводники выразили желание идти по этим следам. Тогда мы оставили караван, а сами после четырехчасового напряженного преследования увидели буйвола. Когда я хотел прицелиться, находясь в прогалине, шириной около ста метров, Кадунда запротестовал и настоял на том, чтобы мы подкрались к буйволу на 30 шагов, прошедшем мимо нас в очень редком строевом лесу. К счастью, пуля пробила большую сонную артерию, и буйвол сразу упал. Этим были исключены всякого рода дальнейшие неожиданности. Как часто случается, мы и здесь нашли во внутренностях животного застрявшую пулю из туземного ружья - след давней схватки. Остальная охотничья добыча состояла из большого количества антилоп и газелей различных пород. Львов мы слышали, причем часто, но не видели.

Во время этого путешествия сквозь пори я узнал, к своему смущению, тот факт, что бесследно исчезнуть даже в глубине Африки не легко. Я уехал, не оставив указаний, какую выберу дорогу. Вдруг неожиданно во время перехода через пори появился туземец и передал мне заокеанскую почту. Туземцы обмениваются друг с другом точными сведениями обо всем, что творится в их районе. Крики, огневые сигналы, звуки трубы служат для быстрого распространения и обмена новостями. Необъяснимую способность распространения бесчисленных слухов, с которой я впоследствии должен был познакомиться, нужно по большей части отнести к этим приемам передачи.