Мои воспоминания о Восточной Африке - [23]

Другой характер имели патрули, которые из области Килиманджаро высылались в восточном направлении. Они двигались в течение многих дней пешком сквозь густой кустарник. Патрули, разрушавшие железные дороги, были большей частью слабы: один или два европейца, от двух до четырех аскари и 5-7 носильщиков. Им приходилось пробираться через неприятельское охранение, и их часто выдавали туземные шпионы. Несмотря на это, они большей частью достигали цели и иногда бывали в пути более двух недель. Для такого небольшого числа людей одно убитое животное или незначительная добыча представляли тогда существенную помощь. Несмотря на это, лишения и жажда при нестерпимой жаре были так велики, что много раз люди умирали от жажды. Плохо обстояло дело, когда кто-нибудь заболевал или был ранен; часто, несмотря на все желание, не было никакой возможности его транспортировать. Переноска тяжело раненых от Угандской железной дороги через всю степь до немецкого лагеря, если это случалось, представляла неимоверные трудности. Это понимали и цветные, и бывали случаи, когда раненый аскари, вполне осознавая, что его оставляют на съедение многочисленным львам, не жаловался, когда его бросали в кустах, а, наоборот, отдавал товарищам оружие и патроны, чтобы, по крайней мере, не погибли они.

Эта патрульная деятельность все более и более совершенствовалась. Росло знакомство со степью, и наряду с патрулями, которые действовали скрытно, избегали столкновений и занимались взрывами на железных дорогах, развивали деятельность боевые патрули. Они, состоя из 20-30 и больше аскари, иногда вооруженные одним или двумя пулеметами, искали неприятеля и старались нанести ему потери в бою. При этом в густом кустарнике дело доходило до таких неожиданных столкновений, что наши аскари иногда буквально перепрыгивали через лежащего противника и таким образом снова появлялись у него в тылу. Влияние этих предприятий на развитие предприимчивости и готовности к бою было у европейцев и цветных так велико, что после серии успехов трудно было бы найти армию с лучшим боевым духом.

Правда, приходилось считаться с известными недочетами. При малом количестве патронов мы не могли тренировать меткость стрельбы и достигнуть той высокой степени стрелкового совершенства, когда тяжелое положение противника означало бы его уничтожение.

Наша техника также не оставалась без дела. Ловкие феерверкеры и оружейные мастера непрестанно изготавливали, совместно с заводскими инженерами, аппараты, годные для порчи железных дорог. Некоторые из этих механизмов взрывались лишь после того, как по ним проехало определенное число осей. При помощи последнего устройства мы рассчитывали на разрушение паровозов, так как англичане, ради безопасности, ставили перед ними один или два вагона, груженые песком. В качестве взрывчатого материала на плантациях имелся в большом количестве динамит, но гораздо более действительными оказались захваченные при Танге подрывные патроны.

В апреле 1915 года неожиданно пришло известие о прибытии вспомогательного судна. При входе в бухту Манза, севернее Танги, оно подверглось атаке со стороны английского крейсера, было обстреляно, и командир был вынужден его затопить. Хотя в следующие недели удалось почти полностью спасти столь драгоценный для нас груз, но, к сожалению, оказалось, что патроны были сильно попорчены морской водой. Порох и капсюли с течением времени разрушались все более, и в результате росло число осечек. Нам не оставалось ничего другого, как только разобрать наличные боевые припасы, вычистить порох и отчасти вставить новые капсюли. К счастью, последние нашлись на территории колонии, хотя и другой конструкции. В Неймоши в течение месяца все аскари и носильщики, каких только удалось собрать, были заняты с утра до вечера восстановлением патронов. Прежний запас исправных патронов был оставлен исключительно для пулеметов, а из переснаряжаемых огнестрельных припасов те патроны, которые давали около 20% осечек, употреблялись для боевых целей, другие же, с большим процентом осечек, - для обучения.

Прибытие вспомогательного судна вызвало сильное воодушевление, так как показало, что связь между нами и родиной еще существует. Все с напряженным вниманием слушали рассказы командира, лейтенанта флота Христиансена, когда последний, после выздоровления от полученной во время короткой схватки с английским крейсером раны, прибыл ко мне в Неймоши. Сильные бои на родине, готовность жертвовать собой и безграничный дух предприимчивости, которые направляли военные действия немецких войск, нашли отклик в наших сердцах. Многие из тех, кто повесили голову, приободрились, так как услышали, что можно совершать дела совершенно, по-видимому, недостижимые, когда для этого имеется решительная воля.

Другим средством влиять на дух войск являлась практика производств в чине. Вообще я мог проводить производства не выше унтер-офицерского чина, в то время как право производства в офицеры, во многих случаях вполне заслуженное, мне, конечно, не было предоставлено. В каждом отдельном случае очень строго взвешивалось, имелся ли действительно налицо подвиг. Таким образом избегали незаслуженных производств, которые очень неблагоприятно отражаются на моральном состоянии частей. В общем мы были вынуждены влиять на моральные факторы наградами меньше, чем другими способами. Военных орденов мы почти не видели и должны были возбуждать и поддерживать не личное честолюбие отдельных бойцов, но настоящее чувство долга, продиктованное любовью к родине, и все более укреплявшееся со временем чувство товарищества. Может быть, именно то обстоятельство, что это длительное и чистое побуждение к действиям не было омрачено другими мотивами, как раз и давало европейцам и аскари отвагу и силу, которыми до конца своего существования отличалась колониальная армия.