Мои воспоминания. Брусиловский прорыв - [2]

Боевым крещением для молодого офицера стала Русско-турецкая война 1877–1878 гг. Он участвовал во взятии Карса, заслужил три боевых ордена. Затем была петербургская Офицерская кавалерийская школа, в которой Алексей Алексеевич прошел все ступени – от курсанта и адъютанта до (с 1902 г.) ее начальника. Брусилова уважали и ценили – и как наставника, и как спортсмена-кавалериста и организатора охот. В 1892 г. он уже полковник и причислен к лейб-гвардии, а в 1900-м становится генерал-майором.

Карьере Брусилова во многом способствовало знакомство с великим князем Николаем Николаевичем Младшим. На рубеже XIX и ХХ вв. тот занимал должность генерал-инспектора кавалерии, потому знал и ценил хороших кавалеристов, к которым, безусловно, относился и Брусилов. Благодаря протекции великого князя, в 1906 г. Алексей Алексеевич, до того не командовавший даже полком, стал начальником 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.

Великий князь Николай Николаевич был хорошим генерал-инспектором кавалерии – но плохим Верховным главнокомандующим. Читатель, знакомый с событиями Первой мировой войны, наверняка заметит несоответствие оценок: у Брусилова Николай Николаевич предстает военным гением, «великим Верховным». Если бы великий князь оставался на посту главнокомандующего всеми вооруженными силами, то Россия, делает вывод Брусилов, выиграла бы войну и избежала бы всех революционных потрясений.

Совершенно в ином свете выглядит Николай Николаевич в воспоминаниях подавляющего большинства современников и историков. Оценка последствий его действий противоположна взглядам Брусилова.

Это тот случай, когда истина, как бы того ни хотелось, все-таки не находится посередине. Вряд ли стоит винить во всех бедах российской армии в 1914–1915 гг. исключительно великого князя, но значительная часть вины, безусловно, лежит именно на нем. Ему были присущи все качества «правильных» генералов, которых так осуждал Алексей Алексеевич: переоценка своих способностей, шапкозакидательство накануне сражений и нерешительность, уныние, когда ситуация начинала развиваться не по плану, неумение мыслить стратегически и нежелание слушать тех, кто умеет это делать.

Но стоит ли осуждать Алексея Алексеевича за подобное «лукавство»? Благодарность покровителю, который так или иначе поддержал тебя – такое не позволено историку (хотя и встречается сплошь и рядом), но вполне логично для человека, пишущего личные воспоминания. Да и, в конце концов, если бы не Николай Николаевич, Брусилов не стал бы «тем самым Брусиловым».

В 1909 г. Алексей Алексеевич получил под свое начальство 14-й армейский корпус, расквартированный в Люблине. Это было уже крупное соединение, в состав которого входила не только кавалерия, но и пехота и артиллерия. Брусилов понимал, что прежних «кавалерийских» знаний ему недостаточно, и потому усердно начал восполнять их недостаток. Он был строгим командиром – но не мелочным. Любил аккуратность во всем, категорически не переносил пьянства: записные полковые гуляки немало «натерпелись» от командира корпуса, который безжалостно наказывал и даже разжаловал их за дебоши и кутежи в ресторанах и кафешантанах.

* * *

Какой-то сербский студент застрелил австрийского эрцгерцога и его супругу… Трагично – но разве это повод для Мировой войны? События 28 июня 1914 г. настолько однозначно воспринимаются как точка отсчета Первой мировой войны, что сейчас трудно себе представить – сто лет назад не только обыватели, но и те, кто определял ход политики и истории, не восприняли убийство наследника австрийского престола как начало трагедии.

Об этом вспоминал и А. А. Брусилов: «Общее негодование было ответом на этот террористический акт, но никому и в голову не могло прийти, что это убийство послужит поводом для начала страшной всемирной войны, которой все ждали, но и опасались». И добавляет, описывая атмосферу фешенебельного немецкого курорта, где он тогда находился вместе с супругой, Н. В. Брусиловой-Желиховской (они поженились в 1910 г., после смерти первой жены Алексея Алексеевича, Анны Николаевны Гагемейстер): «Многочисленная курортная публика Киссингена оставалась совершенно спокойной и продолжала свое лечение».

А затем был австрийский ультиматум Сербии – абсолютно неприемлемый, и далее – судорожные и бесплодные дипломатические попытки остановить маховик конфликта, и, собственно, вот она – Мировая война…

Когда война была объявлена, Брусилов вступил в командование 8-й армией Юго-Западного фронта. Любой профессиональный военный, который при этом остается человеком, испытывает двойственное чувство: восхищение апофеозом военной деятельности, коим является Мировая война, желание в нем участвовать и (это особенное удовлетворение!) влиять на ход событий – и одновременно тяжелое и неизбежное понимание, что Мировая война – это бойня, в которой погибнут миллионы людей. Плюс ответственность – за вверенные тебе войска, за народ, за Отечество.

Брусилов как никто другой переживал, проводил через себя эти чувства: «Мне, военному, всю мою жизнь усердно изучавшему военное искусство, хотелось принять участие в этой великой народной войне и этим завершить военное и земное поприще, – писал он жене в конце 1914 г. – Но из этого не следует, чтобы мне не было часто страшно тяжело».