Мои военные дороги - [2]

Через несколько дней нас одели в военную форму, на ногах - ботинки и обмотки. В остальном ничего не изменилось: продолжали понемногу заниматься строевой подготовкой.

Кампания по формированию московского ополчения прошла бездумно: вождь призвал, и партийные организации стремились отличиться - чем больше будет ополченцев, тем лучше. В результате в ополчение попало большинство преподавателей московских вузов, и начало учебного года оказалось под угрозой.

Появились военные грузовики, приданные нашей дивизии. Людей распределили по родам войск. Мы с Разуваевым были зачислены во взвод боепитания артиллерийского полка. Вскоре поступило распоряжение - выехать в Москву за оружием, боеприпасами и снаряжением. Меня и Разуваева включили в команду, которая на наших грузовиках выехала в Москву. Нам сказали, что ночь проведем в семье. Вечером были у стен артиллерийских складов, однако никого из командиров найти не могли. Остался один старшина, который сказал, что никаких указаний не получил. Возможно, кто-нибудь и осмелился самовольно отправиться домой, но я, как и большинство других, на это не решился и провел бессонную ночь. Телефонов-автоматов поблизости не нашлось, созвониться с женой возможности не представилось. Это была тяжелая ночь, я бы сказал - одна из тяжелейших ночей моего военного пути.

Рано утром появились командиры, все они провели ночь со своими семьями.

Мы получили пушки, гаубицы, винтовки, боеприпасы и часов в десять двинулись в обратный путь. Нам объявили, что будет небольшая остановка около Горного института, где был расположен штаб нашей дивизии. Двигались мы медленно, так как были заторы - проходили воинские части. И я решил действовать. На Триумфальной площади спрыгнул с машины, сказал Разуваеву, что догоню колонну у Горного института, позвонил по автомату домой и договорился с женой о встрече на углу Калужской площади и Большой Якиманки. Сел в метро, доехал до станции "Парк культуры и отдыха" и побежал к Калужской площади. Мира ждала меня, мы бросились друг к другу. Я боялся, что опоздаю, колонна уйдет, и мы побежали к Горному институту.

Колонна была на месте. Я нашел нашу машину, Разуваев подхватил мою жену, посадил ее в кузов, я сел рядом. Слава богу, мы сможем спокойно проститься. И в этот момент колонна двинулась. Вдоль нее проехал комиссар полка и, увидев Миру, потребовал, чтобы она немедленно сошла с машины. Все, кто сидел в кузове, упрашивали его, но он был неумолим.

Вскоре мы выехали из Москвы и снова остановились среди полей. И тут до меня дошло все происшедшее, я ощутил его как большое горе, и слезы хлынули из глаз.

Много раз на своем военном пути я говорил себе: ты же не простился с Мирой, ты не можешь погибнуть, не простившись с ней. И это было первое обстоятельство, которое помогло мне выжить.

* * *

Через несколько дней после возвращения в Толстопальцево началось наше движение на запад. Проехали Малоярославец, Медынь, Юхнов...

Десятки тысяч людей, одетых в военную форму, с оружием времен Первой мировой войны, не прошедших никакой военной подготовки, двигались навстречу тяжелым испытаниям, большинство - навстречу своей гибели.

Мы пересекли Калужскую область и расположились севернее города Спас-Деменска на территории Смоленской области. В течение августа и сентября несколько раз меняли свое месторасположение. Я плохо помню этот период и поэтому в состоянии записать лишь фрагменты того, что было. Однако думаю, что это все же даст представление об общей картине.

Как и другие артиллеристы, я получил трехлинейную винтовку образца 1881 года. Пехотные полки были также вооружены этими морально устаревшими винтовками, причем, как нам рассказывали, их хватило далеко не всем. В наш полк прибыли молодые лейтенанты - выпускники артиллерийских училищ, еще не имевшие боевого опыта. Им были выданы автоматы, и мы ходили смотреть, что это такое. Но командиром полка был боевой офицер, полковник, кадровый военный, воевавший с начала войны, вышедший из нескольких окружений. Говорили, что он лично сбил немецкий самолет, и это производило впечатление.

Нас регулярно посещали политрук и офицеры из командования полка. И как-то нам сделали замечание, что мы живем неопрятно, надо навести какой-то порядок на занимаемой нами территории. Мы сделали дорожки, огородили их заборчиком и очень гордились наведенным лоском. Но в очередной свой приход политрук вновь сделал нам замечание: мы навели такую красоту, будто находимся в глубоком тылу и нет никакой войны. А где же щели для укрытия от бомбежки? Ведь каждую минуту возможен воздушный налет! Мы действительно не думали об этом.

Такая беспечность была характерной чертой "ополченческого периода", в этом, думаю, отразилась и определенная беспечность всего командования. У нас был радиоприемник, мы регулярно слушали последние известия и в общих чертах имели представление о ходе военных действий. Но о собственном, конкретном положении не имели никакого понятия. Уже после войны из отдельных публикаций я узнал, что в то время, о котором я сейчас пишу, Западный фронт располагался вдоль реки Десны. На восточном берегу находились позиции советских войск, на западном - немцы. В течение августа-сентября на Западном фронте было относительное затишье. Немцы готовили удар на Москву. Наш Резервный фронт был второй линией обороны, страховал Западный фронт. Замечу, что после войны, во время допросов в СМЕРШе, следователь рассказал мне, что советское командование проглядело подготовку немцев к удару на Москву, удар ожидался на юге страны.