Мои стрелецкие университеты - [21]

Пришла машина, в нее погрузили наши пожитки. Нас построили, пешим строем двинулись в гарнизон Елизово, за 32 км от Петропавловска. В часть прибыли поздно ночью. Нас разместили в «учебном полигоне». Одноэтажное деревянное здание стало нашим домом, на весь срок «курса молодого бойца». Разбили по взводам, назначили командиров. Началась солдатская служба в 119 отдельном батальоне связи, 53 смешанного авиационного корпуса. В лагере перед отправкой в часть нам выдали сухой поек: сухари и еще что-то. На срок пути больший, чем мы затратили. У нас в вещевых мешках, остались излишки. В первые дни мы в солдатской столовой особого интереса не проявляли. Доедали сухой поек. Какое было удивление, когда по приходу в казарму мы не обнаружили наших мешков. Их все сгрузили в каптерку. Старшина роты требовал каждого подойти к нему со своими вещами. Он проводил ревизию. Все продукты конфисковались, отбирались все вещи, кроме личной гигиены, конвертов. На второй день наша братва уплетала с аппетитом солдатскую кашу.

Спать приходилось на полу. Постелью служила солома покрытая брезентом от палатки, прибитого по краям деревянными планками. Дни молодого бойца были напряженными. Изучали уставы внутренней и караульной службы, строевая и физическая подготовка. За день уставали так, что после отбоя засыпали моментально. Снов не было. Вроде только уснул, звучит команда «подъем». На сборы 45 секунд. Строем в туалет, зарядка, завтрак, развод на занятия. Весь день передвигаешься только в строю. День заканчивается вечерней проверкой и вечерней прогулкой строем. По воскресеньям замполит устраивал походы в кино, несколько выходных занимались весь день разучиванием строевых песен. Старожилам Камчатки нравилось, когда мы пели: «По долинам и по взгорьям», «Дальневосточная опора прочна».

Кормили нас хорошо, по северной норме. В суточную норму входило: мясо – 200 г, рыба – 200 г, жиры – 90 г, сахар – 80 г, крупы, хлеб – 800 г. Офицеры говорили: «По такой норме питаются курсанты военных училищ».

В 5 часов утра 4 ноября 1952 года нас разбудила команда дневального: «Подъем! Тревога! Землетрясение!» Мы выбежали на улицу. Земля под нами качалась. Ощущение такое, как в лодке, когда ты в нее садишься. Казарма скрипела, как рассохшаяся телега. Эпицентр землетрясения находился в Тихом океане. В Петропавловске оно ощущалось в 4 балла. Жертв и разрушений практически не было. Кое-где в домах разрушились печные трубы. Больше всего досталось Курильским островам. В результате толчков, возникла мощная волна «цунами». Волна высотой 6 – 8 метров накатывалась на берег. Домики, которые стояли на берегу, она поднимала, встряхивала и брёвнышки уносила в океан. Больше всех пострадали моряки, меньше связисты их средства связи базировались на сопках. Многие, спасаясь от стихии, в нижнем белье оказались на сопках. Было принято решение – уцелевших вывести с островов.

Наш транспортный авиаполк принял на себя эвакуацию людей с острова. На аэродроме каждые 5 – 10 минут взлетали и садились транспортные самолеты. Гарнизонная электростанция обслуживала только аэродром и взлетно-посадочную полосу. В казармах электричества не было. Праздник 7 ноября мы провели в темных казармах.

Запас продуктов и теплое обмундирование, завезенное для нас на Камчатку, срочно отправили для оставшихся на Курилах. Все это мы почувствовали на себе. В течение месяца на ужин нам давали отварную сухую морковку. В ноябре на Камчатке морозы 10 – 12°С. Мы в пилотках, легких шинелях, без рукавиц и в летних портянках по два часа, занимались строевыми занятиями на плацу. После таких занятий, руки не в состоянии расстегнуть крючки на шинели. Потом все нормализовалось. С материка доставили теплые вещи, продукты.

Тяжело переносилось отсутствие вестей из дома. Почти месяц в дороге и 2,5 на перевалочном лагере, мы не имели возможности поддерживать почтовую связь с родными. Только по прибытии к месту службы, я сообщил номер своей полевой почты. Письма на Камчатку шли долго. Поездом до Владивостока, оттуда пароходом в Петропавловск, и наконец, в гарнизон. Проходило около месяца. Первой, для меня почтой пришло десять писем от родных и друзей. Это был настоящий праздник.

Сейчас в СМИ появляются сообщения о том, что в частях солдаты испытывают бытовые неудобства, голодают. Комитет солдатских материей ездит по воинским частям, и требуют вернуть их сыновей и прочее. В наши дни об этом не возникало мысли. Это считалось тяготами воинской службы.

Нашими командирами были в основном фронтовики, участники боев с японцами. После капитуляции Япония некоторые воинские части перебросили на Камчатку. Оседали они почти на голом месте. Сами обустраивали свой быт. Строили казармы, склады, аэродром и пр. Офицеры ютились в казармах, семейные снимали квартиры у местных жителей. Некоторые селились в полуземлянках. Только в 1955-56 гг. в гарнизоне начали строить поселок одноэтажных домиков для офицеров.

После принятия присяги мы приступили к освоению военных специальностей: радистов, телеграфистов, телефонистов, электромехаников. Мне пришлось осваивать специальность радиста. В течение года изучали электротехнику, материальную часть радиостанций, наставления по радиосвязи, были и политзадания. Осваивал я специальность легко. Сказывалась учеба в 8-ом классе и в агрошколе. Сложности возникали при приеме «на слух» и передаче на ключе «морзянки». Музыкальный слух у меня паршивый, а без него ловить на слух точки тире сложно. По окончании учебной роты нас распределили по частям. Меня, как комсорга роты оставили в штабной роте зав. радио-классом. В мои обязанности входило практическое обучение курсантов в настройке стационарной радиостанции РАФ-КВ-5, проводить на ней технические уходы. Службу я закончил начальником контрольной радиостанции. Радист, дежуривший на контрольной радиостанции, обязан следить за радиотелеграфными переговорами на определенных волнах. При обнаружении нарушений допущенных радистами заносить их в журнал и сообщать в штаб. В радиопереговорах я разбирался плохо и «обычно» в журналах писал «нарушений нет». С радио контролем был такой случай. Батальон связи вывели на ученья в сопки. Мы целый день вгрызались в каменистый грунт, закапывали машины с радиостанциями. На второй день учений, утром к нам прибыли два офицера особого отдела. Комбату они сообщили, что засекли работу мощной радиостанции открытым текстом. Виновником оказался солдат срочной службы, который во время учебной связи в конце сеанса выдал в эфир свою фамилию Хурс. За это от комбата, схлопотал 20 суток строго ареста.