Мои сны глазами очевидцев - [18]

Тут я по-другому взглянула на твой загар, на твою разморенность. Ты определенно был готов броситься в камин.

Бодрствование 24

Я скажу тебе: "Есть решимость труса: ни за что не прыгнуть с вышки, с которой все прыгают, несмотря ни на какие насмешки, ни на какие издевательства. Ты вполне обладаешь этой решимостью. Ты, может быть, так же, как и я, боишься ответственности, и когда тебе кажется, что она надвигается, как туча, чтобы на годы зарядить над тобой холодным дождем долга, ты решительно и позорно спасаешься бегством. Затем, когда опасность миновала, снова подбираешься к ней, подкрадываешься, готовый все бросить, броситься бежать, потому что пауком карабкаться на вышку, с которой ты никогда не прыгнешь, это и есть для тебя - жить. Ты ухаживал за мной как лакей, стараясь быть полезным и точным, а когда я поселилась у тебя в лакейской, ты стал разрушать всякую видимость семьи, забиваясь в углы, как паутиной заплетая их своей, углами распоротой, тенью. А я охотилась на тебя. И вот мы спустились к самому началу. И ты опять звонишь каждый день и приглашаешь в свою квартиру. Я буду там в гостях, все амбиции хозяйки за этот месяц утеряны, а ты будешь прислуживать, готовый проводить посетительницу или служить ей до утра. Ты будешь застенчиво хмыкать в усики, если я похвалю твою стряпню, или не заметишь, что не похвалила, и странно будет вспомнить, как месяц назад мы ругались из-за денег, и как помидоры в холодильнике лежали двумя грядами: твои и мои. В какую мелочность ты пускался из страха быть пойманным женщиной! И это, конечно, была не скупость: это был эквивалент вздрагиваниям при малейшем шорохе"

Сон 25

Монах и Добрый Будда

Монах отправился в горы Тибета, чтобы поклониться нерукотворной статуе Доброго Будды. Много веков назад базальтовая скала треснула и раскололась, как кокон, обнажив среди обломков породы двадцатиметровую статую из розовой яшмы. Будда был словно живой, с такой доброй улыбкой, что никто без слез умиления не мог взирать на его лик. Чтобы лицезрение Будды было возможно, отшельники соорудили рядом подъемник из буйволиных кож. В то время как сто паломников с его помощью поднималось к самому лику Будды, а сто просветленных опускалось на землю, один блаженнейший в течение десяти секунд созерцал лицо Доброты. Он видел поры на яшмовой коже, морщинки у полупрозрачных губ и полуприкрытых глаз. Казалось, что под яшмой телесного цвета струится кровь. Монах проделал долгий путь, словно цветами украшая его делами доброты и милосердия. Его преследовала богиня смерти, ненавистная Кали, и он по полночи отгонял ее медитацией и молитвой. Зато, когда тварь отползала, монах видел своего Будду во снах, и каждый раз просыпался от слез. Наконец монах достиг расколотой скалы. Ее обломки в закатном свете казались обрывками потемневших пергаментных свитков. Будда возвышался среди камней как огромное розовое облако: так плавны и прозрачны были линии статуи. Монах, оглядев устройство гигантского подъемника, стал молиться о том, чтобы что-нибудь испортилось, когда он будет на вершине, и чтобы он остался лицом к лицу с Буддой хотя бы на одну секунду дольше, чем все остальные, даже, если за этим последует его гибель. И молитва монаха была услышана: в тот самый момент, когда он застыл перед священным ликом, приводной ремень оборвался, и двести человек, сто паломников и сто просветленных, рухнули с высоты на рваные края скал. А монах стоял на буйволиной коже, наползшей на уступ, десять секунд, двадцать, шестьдесят, час, два часа, и не слышал стонов умирающих. Он очнулся сутки спустя, только когда его ноги подкосились от утомления, и он соскользнул на другой уступ, ниже. С большим трудом, в кровь сотря кожу на руках и ногах, монах спустился вниз. Он увидел на камнях трупы с распоротыми животами, покрытые живой парчой мух. Погибли и отшельники, приводившие в движение подъемник: камни, обрушившиеся от сотрясения скалы, покрыли их. Скорбя, монах пошел прочь, не смея поднять взгляд на Будду. И везде он находил изувеченные трупы, ручьи крови, тучи мух и зловоние смерти. Каждая хижина, каждый дом развалились, каждая колесница, каждая повозка опрокинулись и рассыпались, каждая скала, каждый покров, каждое дерево рухнули. Сходни обвалились, лодки перевернулись, мосты затонули. Мир убил людей, как люди убивали мух, всем, что ни попадало под руку: мухобойкой, туфлей, веером или свитком. Монах один остался на Земле, бродил и стенал, подобно тому, как кружит и зудит последняя осенняя муха. Когда слезы застелили ему глаза так, что он не мог видеть ничего, кроме отражения своих ресниц, его ресницы раздвинула богиня Кали и сказала, гримасничая в выгнутом зеркале слезы, что некогда Земля треснула как яйцо, и из нее вылупилась статуя Доброго Будды. Отшельники Тибета скрепили рассыпающуюся скорлупу ремнями из буйволиной кожи, служившими также подъемником, а теперь, когда скрепы лопнули, весь мир треснул и развалился. "Ты один живой человек на Земле, где теперь торжествую я, черная" - сказала богиня, и как в омут нырнула в зрачок монаха. Монах впал в отчаяние: ведь это его молитва погубила род людской. Он поспешил обратно к своему Будде, чтобы молить его о прощении, ибо благочестие обернулось злодеянием. Он достиг статуи в рассветный час, и увидел, как солнце поднимается из-за облаков смрадных испарений, достигает головы Будды и словно проходит сквозь нее, обретая черты прекрасного лица. Монах пал ниц, и услышал глас солнцеглавого Будды: "На протяжении многих веков люди просили меня сотворить добро, желая увидеть, как отразится моя улыбка в водах майи, согревая их. В водах, которые есть слезы. Но ты был первым, чье желание оказалось действительно благочестивым: ты захотел созерцать саму улыбку Добра, и она высушила слезы майи. Колесница Сансары разрушена! Стань Буддой Разрушения и войди в Нирвану" "Нет, - ответил монах. - Я хочу остаться с людьми, пусть даже и с мертвыми. А потому не буду больше служить Добру. Я буду служить ненавистной мне Кали, потому что она последняя, кто не оставил людей" Будда смолк, а монах отправился искать уступ и лопату, чтобы до своей смерти хоронить мертвецов.