Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды - [5]

Я подумал: «О чем она говорит?» Брауновский университет входит в Лигу плюща. Она не понимала, какой высокой чести я удостоился.

Бабушка услышала этот разговор и хорошенько отчитала ее. Она сказала своей дочери: «Оставь его в покое, с ним все будет в порядке. Пусть сам решает!» Мамуля всегда меня понимала и поддерживала. Она верила, что все будет хорошо, и просто продолжала паковать картонные коробки со сшитыми сестрой ее матери, тетей Луной, стегаными одеялами, которые будут согревать меня в общежитии, простынями и полотенцами. Этот скромный набор я сменил на постельное белье Yves Saint Laurent, мягкие желтые полотенца с фирменным логотипом и одежду от Rive Gauche, когда перебрался в Браун и получил ежемесячную стипендию. Все это мне удалось купить на распродаже.

В Брауне я изучал культуру Франции, интеллектуальный образ жизни богемы девятнадцатого века, Шарля Бодлера, Рембо, Верлена. Я чувствовал себя свободным, меня больше не сковывало суровое осуждающее общество, в котором я вырос. Теперь, когда я вышел в мир, мне было наплевать, что обо мне думают. Я носил винтажную адмиральскую шинель из армейского магазина. Она была в идеальном состоянии, все латунные пуговицы – как новые. Шинель была мне длиной до пят, я надевал ее с колючими матросскими штанами на десять сантиметров выше щиколоток и оксфордами на шнуровке и маленьком каблуке, как у танцоров фламенко.

В первые же зимние каникулы я привез эту шинель домой в Северную Каролину. Я так ею гордился. Бабушка не придала этому никакого значения, а вот мать отказывалась идти со мной в церковь, если я ее надевал. Когда мы выбирались из машины моей кузины Дорис Армстронг – она всегда заезжала за нами по пути в церковь, – моя мать придерживала меня со словами: «Нельзя, чтобы меня видели идущей по проходу рядом с тобой в этом наряде из «Призрака оперы».

«Иди первая», – отвечал я и несколько минут ждал снаружи, пока она войдет, раздраженный ее комментарием. Моя мать могла быть со мной сурова, но я все же уважал ее. Хотя это и не означало, что она должна была мне нравиться.

Я уже тогда был страстным приверженцем моды и одевался и выглядел вызывающе. Я мог сделать макияж театра кабуки на манер Дианы Вриланд, легендарного главного редактора Vogue, или Наоми Симс, первой чернокожей модели, которую я увидел на страницах Vogue. В обычный день я наносил на веки глубокий оттенок винограда из последней коллекции теней Estée Lauder, покрыв сверху вазелином, и отправлялся на занятия.

На мой гардероб обратили внимание богатые студенты из Школы дизайна Род-Айленда, также расположенной в Провиденсе. Я начал вести двойную жизнь: одна ее часть проходила в кампусе за учебой в Брауне, а вторая – в Школе дизайна, где я познакомился с Джейн Кляйнман и Ридом Эвансом. Отец Джейн в то время возглавлял компанию, производившую чулки и носки Kayser-Roth, а дядей Рида был Дэвид Эванс, обувной магнат. Они жили за пределами кампуса, в огромной квартире, занимавшей весь этаж, залитой светом и забитой антиквариатом. Рид приехал в Провиденс с огромной фурой мебели. В столовой были стулья в стиле чиппендейл, красивейший обеденный стол красного дерева, бокалы Baccarat, серебряные приборы, скатерти из дамаста и великолепный фарфор с каймой из золотых листьев.

Помню выходные, когда Джейн поехала домой в Нью-Йорк и вернулась с купленной на распродаже в Saks на Пятой авеню шубой из скунса от Revillon. Она так ею гордилась! Это была точно такая же шуба, как у светской львицы Бейб Пейли, из южноамериканского, точнее, чилийского скунса. Любимый мех Дианы Вриланд.

Рид и Джейн задавали тон: казалось, у них было все самое лучшее – одежда, мебель, – и они были ньюйоркцами. На мой день рождения в октябре 1974 года они пригласили меня в Нью-Йорк на показ Coty Awards в Институт технологий моды. Шоу мне не запомнилось ничем, кроме встречи с Джо Юла, выдающимся иллюстратором, работавшим на Холстона – в то время самого востребованного дизайнера в Америке. Джо Юла пригласил меня после показа на вечеринку к себе домой, где я познакомился с Эльзой Перетти[5], а также Кэрри Донован[6], с которой за несколько лет до этого состоял в переписке.

Кэрри была сумасбродным и очень талантливым редактором моды, смесью Кей Томпсон из фильма «Забавная мордашка» (Funny Face), лучшей фэшн-комедии всех времен, и Мэгги Смит в фильме, который принес ей «Оскара», – «Расцвет мисс Джин Броди» (The Prime of Miss Jean Brodie). Я обожал ее обзоры бутиков на последних страницах Vogue.

Я подошел к Кэрри Донован и представился. «Вы написали мне письмо», – сказал я. И напомнил ей, что я писал в Vogue, интересуясь, кто открыл модель Пэт Кливленд. Кэрри тогда ответила мне, рассказав, что это она заметила однажды утром по дороге на работу Пэт Кливленд на станции метро «Лексингтон‑авеню». Письмо было коротким, но выглядело красиво: оно было напечатано на машинке и подписано ярко-зелеными чернилами. Кэрри была доброжелательна и мила, предложила оставаться на связи. И добавила: «А если вы хотите заниматься модой, вам нужно в Нью-Йорк».

_“ Ей нравилась сама идея моего присутствия, то, что переплелось в моей внешности.