Мои седые кудри - [28]

Похлебаев был восхищен и потрясен масштабами партизанских планов, их детальной и точной разработкой, осведомленностью.

Обсудили план до мелочей, и Федоров в заключение сказал:

— Горячий ты, Николай, поэтому еще раз напоминаю: рубильник включает дежурный, а ты покидаешь здание.

— Да ради такого дела, — проговорил Похлебаев, — и голову сложить не жаль.

— Нет, дорогой, — отозвался Хатагов, — твоя голова теперь не тебе принадлежит.

— Так, товарищи, — сказал Федоров, — значит, первый вариант задания ясен. План утверждается. Теперь допустим, что Гитлер изменил маршрут или отказался от поездки, а с ним это часто бывает, и фон Кубе перестал ходить в кинотеатр, что тогда делать?

— Тогда действует второй вариант, — ответил Хатагов, — так сказать, план номер два.

Похлебаев в свою очередь хотел что-то сказать, но его опередила Мария Борисовна:

— Николай, помните, вы меня знакомили с девушкой Галей?

— Конечно, отлично помню… — сказал Похлебаев. — Галя тогда вам очень понравилась…

— Да, я сразу подметила в ней сметливость и смелость. Более подходящего человека, по-моему, мы и не найдем.

— Вот именно, — отозвался Хатагов, — ее-то я и имею в виду.

— Я ее хорошо знаю, но не уверен, согласится ли… — проговорил Похлебаев.

— По моим сведениям, — снова сказал Хатагов, — согласится.

— Дело в том, — возразил Похлебаев, — что ее уже пробовали уговорить разведчицы из других отрядов…

— И что же? — спросил Федоров.

— Наотрез отказалась. Никому не верит.

— Это же хорошо, — сказал Хатагов, — никому не верит, а нам поверит.

— Ты с ней говорил? — снова задал вопрос Федоров.

— Нет, к ней теперь не подступишься. За ней следят даже дома. Она чувствует это и опасается провокации. Перестала верить всем, даже подругам.

— Но тебе-то она верит? — спросил Хатагов.

— Она очень хорошо меня знает.

— Ну, вот и поговори с ней, — оживился Хатагов, — может, нам она поверит.

— Теперь-то, я думаю, поверит, — ответил Похлебаев. — Я ей расскажу о нашей встрече.

Они сидели на выдававшихся из земли корнях могучего дуба, обсудили здесь до мельчайших деталей свои планы, их варианты, явки, связных — все, что требовалось для успеха. Они вели свое совещание так, как совсем еще недавно, в иных условиях проводили партийные собрания, на которых ставились конкретные вопросы, намечались сроки, утверждались исполнители. Они словно чувствовали себя здесь, в белорусском лесу, неотъемлемой частицей великой партии, которая организует и руководит небывалой в истории битвой света против тьмы.

Круглая луна давно уже выплыла на середину неба, и бледный свет, сочившийся сквозь густые ветви деревьев, рассеивался по лесу, словно легкая серебристая дымка.

Когда Федоров, подводивший итог встрече, сказал: «Ну что ж, друзья, теперь можно и по коням», — послышался какой-то шорох, будто к ним подкрадывался лесной зверь. Прислушались, но схватиться за оружие не успели. Из кустарника выскочила Альма и в мгновение ока очутилась возле Похлебаева, положив свою продолговатую морду ему на колени. У всех сразу же вырвался легкий вздох изумления.

— Эта гостья лично ко мне, — сказал с тревогой в голосе Похлебаев, беря из пасти Альмы перчатку. Затем он нагнулся к собаке и вынул из ошейника свернутый в трубочку листок.

— Сидеть тихо! Тсс! — шепнул он Альме.

Три головы, прикрытые пиджаком Хатагова, склонились над листком, по которому пробежал свет карманного фонарика. Похлебаев читал:

«Два грузовика с эсэсовцами свернули с магистрали на грейдер. В кузове первого — станковый пулемет».

— Вот те клюква! — вырвалось у Федорова.

— Ловушка! — спокойно произнес Хатагов. — Пронюхали, сволочи!

— Где Сергей? — спросил Федоров. — Скорей к лошадям!..

— Там наверняка засада, — сказал Хатагов. — Сергей проверит. Вам, Мария и Николай, уходить в чащу и прямиком на Дубовляны.

— Мы вас догоним! — бросил Федоров, прислушиваясь к шорохам леса.

Раздался свист — сигнал боевой тревоги. Его подал Плешков. Подбежал Сергей и, переводя дыхание, обратился к Федорову:

— На поляне эсэсы… нас окружают.

В это время где-то у поляны раздался взрыв гранаты и застрочил автомат. Хатагов, зная натуру Ивана Плешкова, понял, что тот хотел спасти лошадей, но попал в засаду…

Резко ударила длинная пулеметная очередь и стихла. Взлетели одна за другой осветительные ракеты. К поляне протянулись нити трассирующих пуль. Лошади были скошены мгновенно. По жалобному предсмертному ржанью Хатагов узнал своего вороного.

— К бою! — не скомандовал, а как-то привычно произнес Федоров.

Они все могли броситься в чащу, но нельзя было оставлять Плешкова, которого наверняка обнаружили и преследуют эсэсовцы.

Федоров, Сергей и Хатагов заняли огневые позиции.

Эсэсовцы расположились полукольцом, один конец которого упирался в поляну на берегу озера, а второй они начали выдвигать к заболоченной полоске справа от партизан. Если эсэсовцы преодолеют полоску, то смогут отрезать путь к чаще леса.

Федоров взял под обстрел берег озера и заболоченный ручей, Хатагов — полоску. Сергей направил дуло своего автомата на кусты, которые находились между двумя флангами эсэсовцев.

Огня не открывали.

Хатагов, стоя за стволом дерева, не увидел, а скорее почувствовал, как поодаль от него, справа, появились две фигуры. В первой он узнал Похлебаева, который готовился занимать позицию за поваленным бурей деревом, а во второй — Марию. Она взяла гранаты и притаилась там же.