Мои путевые записи - [8]

Кто- то спросил руководителя: «Как вам живется в лагерях?» «Лагерь есть лагерь»

Мне сказали, что финансирование уменьшается, поскольку УВКБ ООН вынуждено расширять территорию оказания помощи в условиях ограниченного бюджета. Страны, предоставляющие убежище, такие, как Гвинея, испытывают существенные затруднения.

УВКБ ООН занимается сейчас транспортировкой международно перемещенных лиц (Internally Displaced Persons — IDPs) наравне с беженцами.

Многие другие организации поставлены на долгосрочное постоянное финансирование. УВКБ ООН — лишь на временное. Они не могут рассчитывать на долгосрочное субсидирование; поэтому сложно разработать и реализовать эффективные программы.

Они не знают даже, поступит ли финансирование на ближайшие месяцы. А тем временем число нуждающихся в помощи только растет. Проблема (нужда) не исчезает.

Я встретила работника УВКБ ООН из Иордании. Он говорил о строительстве центра типа FAWE для женщин в лагерях беженцев или для жителей этого района.

Ватерлоо (транзитная станция)

Дети здесь хватают себя за руки и идут рядом, улыбаются и поют. У них нет ничего. Они носят рваные, грязные одежды, но все же они улыбаются.

Дети бегут на встречу. Они так счастливы иметь хотя бы то немногое, что у них есть сейчас они больше не одни, они не боятся за свою безопасность. Многим из них пришлось преодолеть большие расстояния, несколько дней без еды и воды.

Их крошечные ручки прикасаются к моим рукам дети держат каждый мой палец. Другие хватают мои запястья, локти, всю руку. Я практически не могу идти. Я хотела взять всех, каждого из них к себе домой.

Они увидели мои татуировки. Они показались им смешными. Они спросили: «Кто наколол это тебе?»

Пожилая женщина с рюкзаком на плечах начала рассказывать мне свою историю. Пока она говорила, она сняла со спины рюкзак в котором была ее внучка, и начала кормить ребенка грудью. Ее дочь, мать ребенка, подозревалась в принадлежности к мятежникам в Гвинее из-за ее племенных татуировок. Ее убили.

Внезапно один из мужчин, с которым я пришла, протянул руку: «Нам пора идти. Пойдемте, пожалуйста».

Я услышала какой-то шум, взволнованные голоса.

Это был спор на счет перемещений в другой лагерь. Беженцы не хотели уходить. Мне сказали, что некоторые беженцы даже требовали, чтобы их посылали в другие лагеря, потому что там, возможно, они смогут найти своих родных мы прошли мимо спорящих к машине.

Я заметила мужчину, который в отчаянии прильнул к стене. Внезапно он начал бить по стене кулаками, как будто пытался разрушить ее.

Мы были уже в машине. Мой компаньон закричал «Закройте свою дверь!»

Я не была испугана. Мне было очень грустно из-за того, что беженцы часто винят в этом работников УВКБ ООН.

Ситуация осложняется тем, что в этом уравнении много неизвестных, которые к тому же крайне непостоянны. Число беженцев меняется быстро и непредсказуемо. Соответственно, меняется структура необходимой медицинской помощи, даже элементарной вакцинации, меняются потребности в численности учебных мест в школах.

На текущий момент в помощи нуждаются 22 миллиона беженцев. Два месяца назад я ничего об этом не знала.

Мы должны помогать людям, которые вынуждены бежать и скрываться, чтобы выжить, но проблема будет только увеличиваться и усложняться до тех пор, пока мы не решим проблему в корне, пока мы не оставим войны.

Многие дети на транзитной станции Ватерлоо больны чесоткой. Но я лучше заражусь, чем уберу свои руки от этих малышей.

Чесотка — только одна из болезней, распространенных среди детей в лагере. Бытовые условия желают оставлять лучшего. По правде говоря, условия просто ужасные. Я уверена, что соприкоснулась только с верхушкой айсберга.

Я только что вошла обратно в свою комнату. Вымыла руки и лицо, поймав себя на том, что пристально разглядываю свои ладони.

Позже посетила ампутационный пункт, поддерживаемый неправительственными организациями. Он переполнен пострадавшими беженцами.

Я сижу над своими записями уже несколько минут, не зная, что писать.

Хотя нет, знаю. Я очень рассержена. Я ненавижу людей, которые сделали все это. Я ненавижу то, что все тут страдают — ампутированные, беженцы, перемещенные лица, люди, истерзанные бестолковой войной. Практически у всех выживших кто-то из родных или близких убит либо искалечен. Та мирная жизнь, которая была у них до прихода РЕФ, теперь исчезла, и, кажется, безвозвратно.

Я не понимаю, почему этот абсурд длится так долго. Как мы, американцы, можем утверждать, что мы помогаем этим нуждающимся странам, когда я вижу, что все эти люди живут здесь с уверенностью, что нет ни справедливости, ни мира.

И как, вы скажете, убедить беженцев начать строить свою жизнь заново, когда они уверены в том, что мятежники снова все разграбят и отнимут за считанные дни?

Мужчина с ампутированной рукой рассказал мне, как это произошло. «Тем, кому повезет, делают ампутацию. Нам повезло, мы остались в живых, но в большинстве раненые погибают из-за потери крови или инфекции».

Среди ампутированных самой маленькой — год. Ей было три месяца, когда изнасиловали ее маму, а ей отрезали руку.

Так много пострадавших людей.