Мои прыжки - [14]

Парашют подвергался неоднократным переделкам. Его подвешивали распущенным к корзине аэростата, без ранца, приспосабливали так, чтобы парашютисту не приходилось прибегать к рывку кольца.

Русским воздухоплавателям больше пришлись по вкусу французские парашюты Жюкмес, которые за короткое время совершенно вытеснили из эксплоатации парашюты Котельникова.

Глава четвертая. Затяжные прыжки

Неудачное начало

Самолет плавно оторвался от земли. Перегнувшись за борт кабины, я смотрел на удаляющуюся землю.

Сквозь дрожащий и нагретый июльским солнцем воздух я видел узенькую рельсовую дорожку. Сразу же за ней тянулся густой зеленый парк.

В листве мелькали серебристо-синие озера.

Парк мягкими увалами переходил в желто-зеленые полотнища хлебов. Затем начинался лес. Вдали виднелись игрушечные домики.

…Знакомая картина успокоила меня.

Самолет, разрывая воздух, кругами забирался все выше и выше.

Откинувшись немного назад, я полузакрыл глаза. С тех пор как я в городе совершил свой первый прыжок, прошло всего два месяца. За это время я шесть раз раскрывал в воздухе светлый купол парашюта. Обычный парашютный прыжок я уже хорошо знал. Хотелось чего-то большего, сложного. Товарищ Минов однажды рассказал мне о сложном парашютном прыжке.

В 1929 году, по приглашению знаменитого американского летчика-парашютиста Уайта, Минов участвовал в состязаниях на точность приземления, состоявшихся в Соединенных штатах Америки. До этого Минов прыгал всего два раза, и с таким багажом он должен был соревноваться с «королями воздуха», имевшими много десятков прыжков. Выпрыгнув из самолета на высоте 450 метров, товарищ Минов камнем падал, не раскрывая парашюта, 200 метров. Благодаря этому его отнесло очень мало, и в состязаниях на точность приземления он занял третье место.

Рассказ товарища Минова пробудил во мне интерес к затяжному прыжку. Вернувшись в свою часть, я только об этом и думал. Наконец возможность представилась.

Я решил лететь, не раскрывая парашюта, не менее 150 метров.

Когда самолет достиг высоты 600 метров, летчик товарищ Скитев дал сигнал приготовиться и через несколько секунд скомандовал:

— Прыгай!

Держа правую руку на вытяжном кольце, я бросился вниз, и в ту же секунду меня охватило неотвратимое желание выдернуть кольцо, как я это делал до сих пор. В ушах стоял пронзительный и острый свист.

Желание выдернуть кольцо все росло и росло. Оно проникло всюду. Не было в моем камнем летящем теле ни одной живой клеточки, которая не кричала бы мне: «Дерни за кольцо! Раскрой парашют!»

Постепенно мной начало овладевать совершенно необъяснимое чувство необъятности окружавшего меня воздушного океана. Какой-то сильный голос кричал внутри меня, что я падаю в бездонный колодец. И даже свистящий воздух, казалось, приказывал: «Прекрати падение!»

Начало посасывать в желудке, закружилась голова, и, не в силах дальше противиться, я выдернул кольцо.

Надо мной раскрылся белый купол парашюта, и я плавно начал спускаться на землю. Падал я затяжным прыжком не более 50 метров. Как только прекратилось падение, перестала кружиться голова и прошел испуг.

Чем ближе к земле, тем больше мною овладевало чувство досады за свою нерешительность. Подбирая самые нелестные эпитеты, я всячески поносил себя за то, что не смог выполнить своего же задания. С тяжелым чувством неудовлетворенности складывал я парашют.

Весь день меня преследовала неотвязная мысль: «Неужели у меня нехватит решимости и мужества для преодоления трудностей затяжного прыжка? Неужели я не гожусь для этого дела?»

Падаю камнем

Уже на следующий день я стал готовиться к новому затяжному прыжку. Прошел месяц. 24 августа 1932 года я снова решил прыгнуть. На этот раз я поставил перед собой более сложную задачу: прыгая с виража, падать, не раскрывая парашюта, метров 300–400.

Самолетом управлял товарищ Евдокимов. Поднявшись на высоту 800–900 метров, мы попали в облачную полосу. Между большими облаками были громадные окна, сквозь которые виднелась земля. В одном из таких окон, как раз над центром аэродрома, товарищ Евдокимов ввел самолет в вираж. По предварительному условию, товарищ Евдокимов должен был делать вираж не более 40–50° крена, но он перестарался и на большой скорости сделал вираж никак не менее 75°. Стоя на борту, я напрягал все свои силы, сопротивляясь мощной струе воздуха, идущей от винта. Она тянула меня под стабилизатор. Когда самолет сделал полтора виража, я был оторван от самолета.

И в ту же секунду я почувствовал, что падение произошло не так, как обычно, не так, как я падал в предшествующие прыжки. Какая-то сила меня отбросила в сторону от самолета, и только после этого я камнем полетел вниз.

Все мои мысли, вся моя воля былы направлены на то, чтобы раньше срока не раскрывать парашюта.

В воздухе меня несколько раз перевернуло. Я боялся, что при виде растущей и надвигающейся земной громады я не утерплю и дерну за кольцо. Поэтому я старался не глядеть на землю.

Как и в прошлый раз, свист в ушах стоял нестерпимый, но никакой боязни я не испытывал. Не было и головокружения. Самочувствие было настолько удовлетворительно, а желание сделать длительную затяжку было так велико, что я долго не хотел прерывать падения.