Мои питомцы и другие звери - [6]
Кубинского белолобого амазона Гошу я приобрел уже взрослым. Попугай не отличался особой говорливостью, зато его произношение было безукоризненным. Если услышать Гошу через стенку, трудно поверить, что разговаривает птица, а не человек. Интересно, что его реплики частенько соответствовали возникшей ситуации. Он легко по голосу отличал людей, приносивших в дом что-то полезное, например, почтальонов, от посетителей, которым приходилось платить. И когда порог моей квартиры переступал страховой агент или водопроводчик, Гоша истошно кричал из-за стенки: «Деньги давай!», чем вызывал у посетителей явное замешательство.
Еще точнее ему удавалась имитация детских голосов. Когда я получил новую квартиру, мой переезд в нее растянулся на несколько недель. Сначала я перевез туда клетку с попугаем и мелкие вещи. Мебели в квартире еще не было, а пачкать клеткой только что отремонтированную стенку не хотелось, и я поставил ее на пол. Квартира располагалась на первом этаже, и с улицы в огромные незашторенные окна было отлично видно, что она пустая, во всяком случае взрослые люди там не просматривались. Однако Гоша вносил в этот вопрос некоторые коррективы. Оставаясь на целый день в полном одиночестве, попугай очень скучал, и жильцов, часто проходивших под окнами пустой квартиры, брала оторопь от постоянно раздававшегося оттуда жалобного детского плача: «Папа! Папа! Папочка!» К счастью, мне не довелось узнать, что думали мои будущие соседи об извергах, оставлявших маленького ребенка на целый день в квартире.
В другой комнате нового жилища, предназначавшейся под мой кабинет, вскоре поселился маленький щенок фокстерьера. Когда неделю спустя я решил перенести туда и клетку с Гошей, ко мне, как всегда с радостным лаем, бросилась крохотная Рут, смертельно напугала птицу, и без того взволнованную очередным «переездом». Со страху Гоша стал биться в своей тесной клетке, производя страшный шум, что, в свою очередь, произвело на щенка ужасное впечатление. Рут поспешно ретировалась под письменный стол, но этого короткого эпизода, длившегося всего несколько секунд, оказалось достаточно, чтобы неприязнь между попугаем и щенком установилась на всю жизнь. Мало того, мой фоксик, став взрослым и превратившись в свирепого бесстрашного пса, не дававшего спуска ни людям, ни кошкам, ни собакам, в том числе овчаркам и ротвейлерам, к Гоше относился с известной осторожностью. Но попугай, убедившись, что щенок его боится, и чувствуя себя на спинке стула, а тем более на люстре в полной безопасности, не упускал ни малейшей возможности, чтобы досадить псу и всласть над ним поиздеваться.
Рут была преданной собакой и старалась ни на миг не отходить от меня. Даже когда я переходил из одной комнаты в другую, она всюду следовала за мной, а если я не разрешал ей входить в ванную или на кухню, ложилась под дверью, чтобы не прозевать, когда я оттуда выйду. Этим решил воспользоваться Гоша. Выбрав из своего «пайка» кусочек печенья поменьше и забравшись на достаточно высокую ветку специально поставленного для него дерева, он моим голосом звал собаку: «Ру-ут! Ру-ут!» Не знаю, как это удается попугаям, но Гоша прекрасно выговаривал слова даже с набитым ртом, и собака не в состоянии была различить наши голоса.
Услышав призыв, наивная псина в полной растерянности от того, что мне удалось незаметно проскользнуть мимо нее, спешила на зов, но, убедившись, что это Гошины проделки, с досадой лаяла, а попугай все так же с закрытым ртом радостно хохотал: «Ха-ха-ха!» Этого Рут выдержать не могла. Лязгнув зубами, она подпрыгивала, хотя прекрасно понимала, что достать недруга не удастся, и спешила на свой пост, но негромкое Гошкино «ням-ням!» останавливало ее. Она усаживалась под деревом и, отчаянно стуча по полу обрубком хвоста, умилительно смотрела на своего мучителя. А попугай продолжал дразнить пса, то повторяя: «Ням-ням!», то делая вид, что собирается бросить ей лакомство. Наконец оно падало вниз. Гошка старался бросить кусочек печенья так, чтобы собака не смогла поймать его на лету, и, когда это ему удавалось, радостно хохотал. Однако Рут отличалась необыкновенной ловкостью и чаще всего умудрялась подхватить подачку прежде, чем она коснется пола. Тогда раздосадованный попугай разражался длинной тирадой: «Гадкая собака! Грязная собака! Глупая собака!»
Несколько более доброжелательно относилась Рут к мелким птицам. Элегантного маленького волнистого попугайчика Чифа она явно недолюбливала, но безропотно сносила все его выходки, замирая с несчастным видом, когда Чиф на нее садился. А попугайчик не ставил Рут ни во что. Он безмятежно разгуливал по собачьей спине, выдергивал из хвоста волосинки, перебирался на голову или даже на нос и с интересом заглядывал Рутке в глаза, а если она пыталась его стряхнуть, больно клевал.
Однажды Рут не выдержала издевательств маленького мучителя и сделала попытку схватить его за хвост. Моя жена, с интересом наблюдавшая за этой сценой, тотчас взяла под защиту своего любимца и принялась отчитывать провинившегося пса. Чиф, наклонив голову набок, с интересом наблюдал за этой сценой. Однако простой выговор показался ему слишком мягким наказанием, и, когда жена кончила отчитывать собаку, возмущенно спросил: «Ну и что дальше?» Жена решила, что его недовольство обоснованно, и добавила в адрес Рут еще несколько нелицеприятных слов, заявив, что, если негоднице снова захочется познакомиться со вкусом хвостика попугая, ей оторвут голову. Такое отношение к возникшему конфликту удовлетворило Чифа, и он констатировал: «Весьма кстати!», добавив, как обычно, что Чиф хороший и нежный мальчик.
